Второй секретарь хотел уже наорать на строптивого комсомольца и пригрозить ему разными карами, от выговора с занесением до изгнания из ВЛКСМ, но вербовщик встал, протянул руку Гарину и сказал:

– Спасибо, Георгий Александрович, за честность и прямоту. Я не буду настаивать, раз ваше сердце лежит к другому делу, но советую еще раз подумать. Вот телефон, если вдруг передумаете, позвоните. Мне кажется, что вы все-таки ошибаетесь в самооценке. О нашей беседе прошу никому не рассказывать. Никому. Если же вас будут спрашивать, зачем вызывали в райком, придумайте, что сказать. Тут ваша фантазия не ограничена. Пообещайте сейчас, что вы сохраните эту встречу в тайне. Помните, что эта тайна не моя и не ваша, а государственная, как все, что тут говорилось.

Скрепя сердце, что его вынуждают врать, Жора произнес:

– Обещаю.

Закрыв за собой дверь кабинета, Гарин услышал его неожиданно резкий металлический голос, совсем не вязавшийся с мягким, почти отеческим тоном до того, как Гарин вышел:

– Я прошу вас никогда не вмешиваться в беседу! Вы только что запороли, сорвали мне вербовку очень ценного вероятного сотрудника. Я вынужден буду подать рапорт вашему руководству!

Самооценка несостоявшегося «сотрудника» взлетела до небес, и он помчался к дому, чтобы схватив сумку с кимоно, успеть на тренировку.

Единственный человек, которому Гарин решился рассказать о разговоре в райкоме – дед.

Рудольф покачал головой.

– Ты нарушил обещание.

– Но, это же ты, дед, – сказал Гарин.– Тебе можно.

– Никому, значит, никому. Даже мне. Запомни это. Откровенность может дорого стоить, Жорик. Понимаешь? Репутация долго зарабатывается, но обрушиться может в один момент из-за недооценки важности своих слов и поступков. Ты помнишь, что сказал Атос Д′Артаньяну, когда тот гордо рассказал, как он отказал кардиналу Ришелье перейти к нему на службу?

Гарин, читавший «Три мушкетера» еще в пятом классе, конечно, не мог сразу вспомнить, а дед процитировал по памяти на английском:

«Когда друзья вернулись в квартиру Атоса, Арамис и Портос спросили о причинах этого странного свидания, но д′Артаньян сказал им только, что Ришелье предложил ему вступить в его гвардию в чине лейтенанта и, что он отказался.

– И правильно сделали! – в один голос вскричали Портос и Арамис.

Атос глубоко задумался и ничего не ответил. Однако, когда они остались вдвоем, он сказал другу:

– Вы сделали то, что должны были сделать, д′Артаньян, но, быть может, вы совершили ошибку».

– Дед, ты считаешь, я должен был согласиться? – удивился Гарин.

– Я не знаю, – задумчиво ответил Рудольф, – меня трижды вербовали, до войны два раза и после войны один раз. Но, то было другое, и я сумел их убедить в ошибочности такого выбора. К тому моменту я был уже слишком известен в профессии, для перехода на нелегальную работу, понимаешь? А в просьбах, выполнить то или иное поручение, я никогда не отказывал. Ты – школьник. Тебе исчезнуть для своего круга общения проще чем кому бы то ни было. Но скажу честно, мне жаль потерять тебя на годы. А это было бы неизбежно. Мне и так осталось недолго коптить небо.

Гарин обнял деда.

– Я прошу тебя, не надо себя хоронить.

– И не думал, – усмехнулся в рыжие усы Рудольф, – просто мне восемьдесят два уже, а вечно никто не живет. Нужно трезво оценивать ситуацию. Но я не спешу бросить тебя. Потому и веду себя, как эгоистичный старик. Я рад, что ты им отказал. Я рад, что ты выбрал медицину. Кстати, родители об этом знают?

Гарин мотнул головой «Нет».

– Я им еще не говорил.

– Думаю, сейчас самое время.

Разговор состоялся. Мама к выбору сына отнеслась весьма благосклонно, свой врач в семье – это всегда хорошо.