«…безгеройное, низменное время даже независимо от всей конкретики его официальной политики и идеологии, о которых в романе по существу нет речи, губительно для истинно живого, талантливого человека»104.
О центральной лермонтовской книге в прозе написано огромное число статей, которым, дабы успешно осветить выбранный вопрос, полагается быть целенаправленным. Тут реальна опасность преувеличить значение выбранного частного. Но хочу привести пример достойной оценки своей частной проблемы. Э. Х. Манкиева изучает гендерный аспект художественного изображения, но ее частное не заслоняет другое, тоже важное. Одну их своих статей исследовательница заканчивает обобщением: «Образ Печорина настолько глубок и напитан культурными смыслами, что простым гендерным измерением его невозможно объяснить и исчерпать до дна. Он воплощает в себе не только мужчину в его сложных отношениях с женским полом. Печорин – эмблематический герой своего времени, и его странное поведение обусловлено в том числе и трагедией Кавказской войны, расколотостью мира на Запад и Восток, героическое прошлое и бездействующее настоящее. Сами токи времени перерезают его путь к созданию Дома и Семьи – ценностей, которые ни физически, ни биологически не могут выжить на линии разлома, разрыва, распада»105.
Композиция? Все повести книги чрезвычайно динамичны, а вместе дают представление о духовной жизни героя на протяжении примерно пяти лет. Концентрированное изложение выбранных эпизодов перемежается паузами, иногда помечаемыми, иногда устанавливаемыми читателями. Центробежные и центростремительные силы повествования удивительно сбалансированы. Лермонтов то крупно показывает Печорина, то, как замечает В. Б. Шкловский, затрудняет восприятие его образа, «переставляя моменты его биографии»; в повести «Бэла» писатель «как бы не подпускает нас к герою, тормозит рассказ географическими описаниями»106. «Герой нашего времени» дает интересные, хрестоматийные образцы взаимодействия сюжета и фабулы107. «Дорога ведет Печорина не в одном направлении, не к определенной цели, как обычного путешественника. Его пути как бы случайны, движение хаотично… И это свойство хронотопа также способствует раскрытию характера Печорина, жизненный путь которого не неуклонное движение к цели, а метания, поиски»108. «Эта ломаная, прерывистая линия повествования, то забегающая вперед, то вновь возвращающаяся назад, как бы предназначена для рассказа о судьбе, исполненной всяческих метаний, бесцельных бросков в сторону, случайностей, вырастающих в событие. Помимо того, беспрестанно перемещая Печорина из одной среды в другую, Лермонтов показывает, что действительной энергии героя нет исхода, нет удовлетворения нигде…»109.
Н. М. Владимирская, защищающая устойчивое жанровое обозначение книги Лермонтова, делает ряд дельных наблюдений, не замечая, что «романную» жанровую концепцию они не поддерживают, а разрушают. Свойственно ли роману такое построение: писатель «стремится к тому, чтобы… больше ощущалась фрагментарность частей, кажущаяся произвольность хронологических и пространственных сдвигов, непринужденность в выборе эпизодов»110. Но – никакого произвола; следует для понимания композиции книги ценное наблюдение, что первая и последняя повести книги, «Бэла» и «Фаталист», «соединены единством времени и места, обе они связаны с пребыванием Печорина в крепости. Благодаря этому сюжетные контуры» книги «можно представить себе как бы в форме круга…» (с. 51). Делается весьма существенный вывод: «Крепость – одно из проявлений этой роковой для героя прикованности, она держит так, как держит его в этой враждебной, неласковой, несложившейся жизни все обязательное и неизбежное, лишенное высшего смысла и наполняющее существование только суетой, скукой, томлением и бесплодными порывами (с. 50). Но исследовательница непоследовательна и весьма путанно пробует совместить круговой (в книге!) и линейный (в цикле повестей!) рисунки композиции.