по отношению к своему. Возникает сложная система диалогов: внутренние диалогичные самодостаточные миры рассказчиков – диалог этих миров как основа самодостаточности мира мнимого автора – диалог издателя с мнимым автором как оценка мира другого. Наконец, за всем перечисленным стоит подлинный автор, который отдал свое слово другим, не оставив себе в первом издании даже имени. Но именно он, подлинный автор, А. С. Пушкин, стоит над всеми (рассказчиками, мнимым автором, издателем), оценивая общую картину мира во всей полноте. М. М. Бахтин назвал это вненаходимостью автора: мир авторского я реализуется в совокупном диалоге миров других»80.

И. В. Фоменко показывает, что можно с успехом опираться на мысли Толстого о роли «лабиринта сцеплений»: «понимать, что отношения стихотворений в цикле/книге – это “лирический вариант” “сцепления мыслей”, значит согласиться, что даже скурпулезнейший анализ и добросовестнейшее последовательнейшее описание отдельных стихотворений не дадут ответа на вопрос об идейно-художественном своеобразии цикла/книги как целостности, где так важны те “дополнительные смыслы”, что определяется взаимодействием непосредственно воплощенного в отдельных стихотворениях. Характер связей, важный вообще для художественного текста, приобретает в цикле особое значение…»81.

Поскольку цикл – широкое литературное явление, у него есть не только особенные приметы, но и свойства, общие с другими литературными явлениями, соответственно сходство между произведениями может возникать отнюдь не только на жанровом уровне; об этом лучше говорить отдельно. «Универсальных свойств у авторского высказывания (или текста, или эстетического объекта. – Ю. Н.) не так уж много: единство, целостность, диалогичность»82. Я бы еще прибавил: исключительная роль художественной детали.

Диалогичность, как видим, универсальное свойство литературы, потому что диалогично слово уже по природе своей, да и сам акт говорения. «Диалогические отношения нельзя рассматривать как особенность или специфическую черту литературного текста, потому что они определяют саму сущность человеческого бытия. Они заложены в мироощущении человека, его реакции на окружающую действительность» (с. 82–83). Но в цикле на диалогичность особый упор: «…Именно взаимодействие (а не присутствие) элементов становится одним из механизмов смыслопорождения» (с. 72).

Сама диалогичность бывает разной. «Ответ на вопрос, поставленный в одной главе романа, тоже можно получить в другой главе, но это две части одного и того же высказывания. В ансамбле рассказов… диалогические (системные) отношения рождаются между двумя самодостаточными законченными высказываниями» (с. 132). «…Каждый текст, входящий в цикл, оставаясь относительно самостоятельным, одновременно является и элементом структуры целого» (с. 141). «В эпосе и драме концептуальность есть признак и каждого отдельного произведения, входящего в цикл, а потому концептуальность целого рождается из соотнесенности “частных концепций”»83.

Какая сила заставляет самодостаточные произведения соединяться в единое целое? «Среди множества потенциально возможных циклообразующих связей можно с достаточной степенью достоверности выделить несколько универсальных, т. е. таких, без которых не может осуществиться ни один цикл: заглавие, композиционное строение… пространственно-временные отношения»84. В этом перечне я опустил параметры, важные для лирики; для циклов в прозаическом эпосе сюда взамен следует добавить систему образов.

И, может быть, самое важное: «…Содержание цикла в равной мере формируется и “содержанием” отдельных стихотворений, и теми “дополнительными смыслами”, что рождаются взаимодействием непосредственно воплощенного, т. е.