– Я понимаю, что это было бы ошибкой, – тихо признала Венис.

– Хорошо. Иначе вы просто остались бы несчастной, как я с этим неудачником Джозайей, моим мужем. От попытки скрестить лошадь с ослом получаете мул… уродливый, жалкий и бесплодный. – В словах Кейти чувствовалась давнишняя печаль, но, презрительно усмехнувшись, она продолжила: – А когда вы обвенчаетесь, уже нельзя будет разойтись. Брак – это навсегда.

– Всегда существует развод.

– С моей точки зрения, это хуже смерти. Нет, – твердо объявила Кейти. – Брак – это навсегда, а всегда – это слишком долго, чтобы платить за кувыркание в стоге сена. Просто держитесь людей своего типа, и все будет прекрасно.

– Но что же мне, по-вашему, делать, мисс Джонс? – тихо отозвалась Венис. – Людей моего типа просто не существует. И в Нью-Йорке я для всех такая же странная, как в Сэлвидже. В лучшем случае люди считают меня эксцентричной. Я странная, – тихо и грустно повторила Венис. – Я, видимо, не способна находить удовольствие в том, чем занимается большинство женщин, – в празднествах, чайных приемах и музыкальных вечерах. Я хочу видеть то, чего еще никто не видел. Я хочу делать открытия: найти исток Нила и новую разновидность птиц, узнать высоту самой высокой секвойи и отыскать кости доисторического животного.

– Так в чем дело? Делайте это. С вашими деньгами, Венис, вы, вероятно, могли бы купить новое название для Ниагарского водопада.

– Существует одна загвоздка, – сказала Венис, сердясь, что не может заставить Кейти понять ее. – Мужчины, которых представляет мне отец, считают прогулку по Центральному парку захватывающим приключением. Все, о чем они думают, – это акции, ценные бумаги, железные дороги. Да, – она подняла руку, чтобы остановить возражение Кейти, – я знаю, у меня есть долг. Долг выйти замуж за кого-то, кто будет прекрасным партнером в управлении Фондом Лейланда. Существуют благотворительные мероприятия, от Фонда зависит ряд организаций и обществ – я все это знаю. – Она опустила руку и едва заметно вздохнула: – Поверьте мне, мисс Джонс, в вашей полной благих намерений лекции по поводу брака нет необходимости.

Никто лучше меня не знает, насколько пагубны последствия брака по любви. Мне просто хотелось бы… Впрочем, какое это имеет значение? – Криво улыбнувшись, она покачала головой: – Но он определенно прелесть, правда?

– Кто-нибудь может дать мне какую-нибудь тряпку? Мне в глаза попало мыло! – закричал Ноубл из кладовой в задней части «Магазина Гранди».

Перегнувшись через борт бадьи, в которой сидел скрючившись, он попытался на ощупь найти полотенце. Вероятно, ничто не смоет чувство неполноценности, которое по доброте душевной в нем воспитали Лейланды, но Гранди по крайней мере не собирались пользоваться своим преимуществом. Будь он проклят, если вытрется собственной рубашкой!

– Полотенце! – На затылок Ноубла шлепнулась влажная тряпка. – А, спасибо, Энтон.

– Это не Энтон, Маккэнихи.

Ноубл стер с глаз мыльную пену и, прищурившись, взглянул на Тима Гилпина:

– Гилпин. Разве ты не уехал, чтобы телеграфировать на восточное побережье истории о зайцах размером с дом?

– Поэтическая вольность, Маккэнихи, – усмехнулся Тим. – Та история оплатила мне новую пишущую машинку. Разумеется, если бы ты когда-нибудь захотел увидеть свое имя напечатанным, я, пожалуй, мог бы порекомендовать тебя на роль обозревателя.

Намылив куском мыла волосы, Ноубл в четвертый раз взбил пену, чтобы смыть толстый слой смеси керосина с колесной мазью, который он держал на теле в течение последних шести часов. Боже, как он ненавидел вшей, ненавидел всегда, еще с тех пор, когда жил в многоквартирных домах, где вши и как следствие позорно обритая голова были неминуемы! Он скорее неделю проведет в чане с этим ядовитым средством, сжигая кожу и получая рубцы на теле, чем когда-нибудь снова обреет голову.