В 92-ом родители поддержали решение сына остаться на военной службе. Известия о том, что кто-то из его ровесников погиб от наркотиков, а ещё кто-то пал жертвой бандитского беспредела, заставили Озеровых считать службу сравнительно безопасным поприщем. К тому же, на заводе, где работали родители, начались массовые сокращения, а у отца случился первый инфаркт после утраты в 91-ом семейных сбережений. Они ощущали себя потерянными, будто оглушёнными. Он хотел быть морпехом – ну что ж, пожалуйста… Хотя после развала Союза военные нищали так же, как и гражданские. Отовсюду выводили наши войска – то ли в Россию, то ли в никуда. Кроме бизнеса, о котором Озеровы не имели никакого представления, заработать было практически негде.

Игорь посмотрел на всё это и отбыл в Мурманскую область, где пополнил ряды бригады морской пехоты. Деньги, что платили нерегулярно, отправлял родителям, оставляя себе разве что на еду. У него и так было всё для счастья: молодость, здоровье и мечты о подвигах. И о любви, конечно. Но больше о подвигах.

Пока прошлое его состояло сплошь из света, он не умел вести себя иначе, чем как счастливый человек. Постепенно он узнал, что так радужно на мир смотрят очень немногие везунчики. Большинство службой тяготились. В эту профессию шли, в основном, ребята, которым нечего было терять: сыновья из малообеспеченных или неполных семей, воспитанники детских домов, парни из глубокой провинции, где отчаялись найти работу.

Правда, были те, кто нёс гордое звание потомственных военных. Им Игорь чуть-чуть завидовал, самую малость. Но быстро понял, что они сами завидовали ему. Во-первых, Игорь притягивал к себе людей. Сочетание недюжинной физической силы и беззлобности не вызывало у сослуживцев иного желания, кроме как иметь его в числе своих друзей. Во-вторых, оказалось, отец-военнослужащий, даже генерал – не такой уж подарок судьбы. Зачастую пацанов растили матери, которые развелись с отцами из-за вечной неустроенности, бытовых проблем или пьянства главы семьи. Те пацаны, чьи семьи были полными, отцов толком не видели: они были в командировках, существовали в семьях номинально – на фотографиях и в письмах; а будучи дома не знали, как приласкать сыновей, не понимали толком, как любить своих отпрысков; изводили строгостью и дисциплиной, воспитывали рукоприкладством.

Отец Игоря заботы о сыне с первых дней разделял с женой поровну, и Игорь не мог вспомнить ни одного случая, когда отец поднял на него голос или, тем более, руку, и чтобы не сумел найти решения нехитрых каждодневных проблем семьи Озеровых без ругани и ора. Пожалуй, он по-настоящему разозлился только один раз – и тут же заработал инфаркт.

Из этой семьи Игорь вышел счастливым человеком и нёс счастье, как чашу с прозрачной водой, и не скупясь давал отпить любому, кто в этом нуждался. Беспокойная поверхность наполненной чаши отражалась в его светлых глазах. Жизни, сил, надежд в нём было через край, и он мог вдохнуть во всю ширь своей груди глубоко-глубоко, до лёгкой рези в боках, и порадоваться тому неведомому многому, что ждало его в будущем. Он, в общем, был прав: его ждало очень и очень многое.

…В конце июля 93-го приехал домой. Отпуск начался с того, что Игорь провёл день в очереди в сберкассу: как раз объявлена была денежная реформа, про которую известный политик сказал своё знаменитое: «Хотели как лучше, а получилось как всегда!» Озеров-старший очень нервничал, и мать опасалась, не случился бы у него новый сердечный приступ. Чтобы успокоить родителей, Игорь отправился менять их немногочисленные рубли с портретом Ленина на купюры нового образца.