По совету их домашнего врача, доктора Хаксли, Клара вскоре отправилась на юг Франции, чтобы “немного окрепнуть”, в эту трехнедельную поездку ее сопровождала Мэдж. Агату оставили под приглядом кухарки, заботливой миссис Роу, которая научит Агату готовить замечательные кулинарные шедевры.

У доктора Хаксли было пять дочерей, Милдред, Сибилла, Мюриель, Филлис и Инид. Эти великодушные барышни, отчасти из жалости, уговорили Агату ходить вместе с ними на уроки пения к мистеру Крау, которые тот проводил каждый вторник. И маэстро был покорен ее “чистым гибким сопрано”. Вскоре к урокам пения добавились занятия в оркестре, по средам. Агата играла на мандолине, хотя предпочла бы банджо. Она слышала его на концертах, которые устраивали “бродячие” музыканты на пирсе. Однако среди ее знакомых в Торки не было ни одного, кто играл бы на банджо.

Среди сестер Хаксли Агата особенно сдружилась с белокурой Мюриель. Она была лишь на год старше ее самой, ужасная хохотушка, с ямочками на щеках. Агата и ее приятельницы любили прогуляться по набережной, глазея на витрины и лакомясь сладостями, что было очень даже удобно и приятно делать, поскольку дерзкие сестры не надевали перчаток. “Ох уж эти Хаксли”, – негодующе шипели окрестные няньки, завидев их голые пальцы. Какое неприличие!

По четвергам Агата продолжала заниматься танцами, настолько успешно, что ее включили в группу наиболее способных девочек, которых обучала сама мисс Кики, а не ее ассистентки. Агата была младшей, но самой рослой, гибкой и выносливой. Вальс ей нравился не очень, зато так замечательно было всем вместе отрабатывать связки и па!

В этот трудный переходный возраст случались в жизни Агаты и счастливые моменты постижения мира, она начала вести дневник, куда записывала свои мысли и открытия, и еще она записывала туда первые стихи. Ей было всего одиннадцать, когда она придумала вот эти строки:

Ребенок, который еще только учится правильно писать, – уже сочиняет стихи… Клара стала приобщать дочку к высокой поэзии, разумеется и к творчеству Элизабет Браунинг, которая когда-то несколько лет прожила в Торки, поскольку была очень болезненной. Однако же Агата предпочитала погружаться всей душой в менее изысканные, но захватывающие перипетии романа Энтони Хоупа “Пленник Зенды”. Она перечитывала его, запоминая отдельные куски наизусть. “Я по уши влюбилась не в Рудольфа Рассендила, как можно было ожидать, а в настоящего короля, заточенного и горюющего в башне”. Агата жаждала спасти этого падшего короля, представив, что она превратилась в прекрасную принцессу Флавию и что принцесса любит именно пленника.

Можно понять, почему Агату не влекли возвышенные сонеты. Лето в Торки в тот год началось рано, а с ним и нежащие вечера на веранде, и неспешное потягивание кисло-сладкого лимонада, который разливали в увесистые кувшины. Мэдж в январе исполнилось двадцать три (когда они с мамой жили во Франции), она еще больше похорошела, она очаровывала своим искренним дружелюбием и обаянием. К лету у нее набралась свита из шести преданных (кто-то более, кто-то менее) поклонников.

Агату поражало, с каким изяществом и легкостью Мэдж кружила головы.

Впрочем, она не раз убеждалась в том, что все, что делала ее сестра, в принципе давалось той легко, во всем она добивалась успеха. Например, взять хотя бы серию ее рассказов “Пустые речи”, которые напечатали в журнале “Ярмарка тщеславия”. Эти ее истории про горе-спортсменов покорили весь Торки, в свете обсуждали тогда ее талант, а теперь вот сплетничали о том, что Мэдж прибрала к рукам всех завидных местных женихов.