Клара старалась утешить Агату, но свидания эти были мучительны. Ведь на нее смотрели точно такие же, как у мужа, глаза с тяжелыми веками, и все дочкины вопросы так или иначе касались грядущей церемонии прощания. Гроб с телом Фредерика поместили в столовой под большим газовым канделябром, мягко освещавшим полированное дерево. Тетушке-Бабушке пришлось писать на специальных карточках с черным кантом о смерти пасынка и рассылать их в качестве приглашения на похороны. Она мужественно выполнила эту тяжкую миссию, сидя в своем любимом огромном кресле, которое стояло в той же комнате, что и гроб. В один из выходных дней Фредерик Эльва Миллер был похоронен на илингском кладбище, неподалеку от дома. Его мачеха проследила, чтобы все прошло на должном уровне, и сама оплатила ритуальные услуги.

Монти, человек военный и в общем-то давно отвыкший от семьи, не стал отпрашиваться у начальства, на похороны отца он не явился.

Несколько лет назад он завалил экзамены в “Харроу”, в шестнадцать ему пришлось покинуть это элитное заведение. Потом он случайно нашел работу на линкольнширской верфи, на Северном море. Обаятельный и славный молодой человек, но совершенно не приспособленный к работе, еще меньше, чем его отец. Кораблестроение для Монти тоже оказалось делом сложным и малоперспективным. И тогда он решил попытать счастья на военной стезе. Он записался в Третий Уэльский полк и в 1899 году отбыл на военном корабле в Южную Африку, на войну с бурами. У Фредерика Миллера тогда полегчало на душе: за его неудачливого сына теперь отвечали командиры.

Весть о смерти отца настигла Монти на аванпосту Де-Вильдт (ныне эта область называется Трансваалем). Ответной телеграммы он не прислал.

Клара была сломлена горем, газовый фонарь в ее спальне еле теплился. Два дня после похорон она вообще не ела, не желала никого видеть и все время перечитывала письмо, написанное незадолго до смерти.

“Ты изменила мою жизнь, – писал Фред. – Ни у кого из мужчин не было такой жены. С тех пор как мы поженились, я с каждым годом лишь сильнее тебя люблю. Благодарю тебя за преданность, любовь и понимание. Да благословит тебя Господь, моя радость, скоро мы снова будем вместе”.

В конверт с письмом она вложила несколько прядок, срезанных с головы мужа. Прочитав эти строки, она снова прятала конверт под ночную рубашку, поближе к сердцу. Еще она изъяла из мыльницы остаток душистого глицеринового мыла, выпускаемого фирмой “Пэйерс”, Фред всегда пользовался им, Клара вдыхала знакомый свежий аромат, и к глазам тут же подступали слезы. Прозрачный, как стеклышко, обмылок тоже был помещен в конверт, на котором она написала: “Я больше тебя не увижу, но ты всегда предо мною, в этом черпаю утешение”.

Дом Тетушки-Бабушки сделался обителью приглушенных голосов, которые становились словно бы еще тише от черных траурных платьев. Эти темные силуэты усугубляли уныние и чувство бессилия перед судьбой. Но для Агаты новое платье отчасти было поводом для некой игры: строгий по-взрослому наряд, траурная кружевная шляпка позволили ей ощутить себя членом сообщества избранных, связанных столь значительным событием.

Больше месяца Мэдж и Агата молча наблюдали за исхудавшей матерью, продолжавшей твердить, что у нее нет сил и желания покинуть кровать. Рождество отметили скорее для проформы, какой уж тут праздник. Чтобы уважить покинувшего этот мир Фредерика, из списка ингредиентов для готовки исключили ликер, а луковки для начинки рождественского гуся не стали томить в пиве (как полагалось по особому рецепту Ханны). В январе наконец перебрались домой, в Эшфилд, парадную дверь тут же обтянули черной тканью, и весь Торки понял, что Клара больше не принимает гостей, что она предпочитает скорбеть в одиночестве.