Дафна опустила глаза и заметила, что рука ее сжата в кулак, а подняв взор, обнаружила, что мать не сводит с нее глаз в ожидании ответа. Поскольку совсем недавно она уже издавала глубокий вздох, то больше делать этого не стала, а просто произнесла:

– Уверена, мама, что писания леди Уислдаун нисколько не уменьшат моих шансов обрести мужа.

– Но, Дафна, мы с тобой находимся в ожидании уже целых два года!

– А леди Уислдаун начала издавать свою газету всего три месяца назад, мама. Так что не следует бедняжку винить.

– Я – буду винить! – упрямо сказала мать.

Дафна вонзила ногти себе в ладонь, чтобы таким образом заглушить острое желание вступить в спор. Она понимала: мать старается стоять на страже ее интересов во имя любви к ней. И она любила мать и до того, как наступил ее брачный возраст, считала Вайолет самой лучшей из всех матерей. Та и сейчас, пожалуй, оставалась такой и только иногда – разговорами на матримониальную тему – вызывала у дочери некоторую досаду и раздражение. Но разве не оправдывало бедную Вайолет то, что кроме Дафны ей предстояло выдать замуж еще трех дочерей?

Мать прижала к груди хрупкую руку.

– Эта женщина бросает тень на твое происхождение, Дафна!

– Ничего подобного, мама, – спокойно ответила она. Нужно быть всегда спокойной и осторожной, Когда осмеливаешься возражать матери. – Там сказано, что, наоборот, в законности нашего происхождения не может быть никаких сомнений. Такое, согласись, говорится далеко не о каждой многодетной семье, особенно великосветской.

– Ей не следовало вообще писать об этом! – не успокаивалась, Вайолет.

– Но, мама, она же автор скандальной «Хроники». Ее работа в том и заключается.

– Неизвестно даже, существует ли она вообще в природе, эта леди Уислдаун! – проворчала мать. – Никогда не слышала такого имени. Конечно, она не из нашего круга. Приличная женщина никогда бы не позволила себе подобного.

– Именно из нашего, мама, – все так же спокойно и рассудительно отвечала Дафна, не отрываясь от вышивания и скрывая таким образом озорной блеск в глазах. – Иначе откуда бы ей знать столько подробностей нашей жизни. Не думаешь ведь ты, что она заглядывает по ночам в окна или прячется под мебелью?

– Мне перестает нравиться твой тон, Дафна, – сухо заявила мать.

Дочь ответила лучезарной улыбкой. Она хорошо знала эту фразу: мать произносила ее всякий раз, когда кто-то из детей побеждал ее в споре – пускай в самом пустяковом. Но так скучно сидеть за вышиванием – почему немного не поддразнить мать?

– Кстати, мама, я бы совсем не удивилась, узнав, что леди Уислдаун – одна из твоих добрых знакомых.

– Прикуси свой язычок, Дафна Бриджертон! Никто из моих друзей не опустится так низко.

– Согласна, – сдалась дочь. – Тогда это наверняка кто-то, кого мы хорошо знаем. Никто из посторонних не может быть в курсе таких подробностей, которые она публикует в своей газетенке.

– Кто бы она ни была, – решительно сказала Вайолет, – я не хочу иметь с ней никакого дела.

– Тогда лучше всего не покупать ее «Хронику», не правда ли? – простодушно заметила дочь.

– А что это изменит? Все равно все остальные покупают и будут покупать. И я окажусь в дурацком положении: они будут знать последние сплетни, а я нет.

Дафна не могла не согласиться с матерью, но сделала это молча: ее задор иссяк.

Великосветский Лондон почти уже привык за последние три месяца к газете леди Уислдаун, которая регулярно появлялась возле дверей аристократических домов по понедельникам, средам и субботам. Именно появлялась – потому что просто лежала там, и никто не требовал за нее деньги. Но в один прекрасный день в начале четвертого месяца «благосклонным читателям» объяснили, что теперь каждая «Хроника» будет стоить пять пенсов. Подумать только: целых пять пенсов за букет сплетен! Да, но зато каких сплетен – самых свежих.