«Неужели Талай намеренно очернил предо мною имя Геракла, чтобы я, поддавшись на его правдоподобную клевету, предал суду невинного героя?»

Подумав так, Креонт сказал Гераклу:

– Кто же желает твоей гибели, о герой? Скажи лишь имя одного из сих изменников, и я немедля покараю его.

– О Креонт, я не знаю своих врагов, однако убежден, что они многочисленны и коварны.

Выслушав слова героя, Креонт, не смея более мучить Геракла, о коем по-прежнему был сложен наилучшего мнения, отпустил его, а сам предался тягостным раздумьям. Он мог бы забыть о страшном происществии, но при всяком воспоминании о Талае наполнялся удушающей печалью, осознавая необходимость немедленного раскрытия таинственного убийства. Сежду тем Талай, слушавший за дверью весь разговор царя с Гераклом, вновь явился к Креонту и спросил его:

– Что же ты думаешь, о Креонт, о Геракле?

Услышав это, уставший от собственных дум и внутренней борьбы Креонт ответил:

– Я поручаю тебе, о Талай, самому взяться за разрешение злополучного происшествия, всколыхнувшего в сей день наши души.

Внутренне обрадованный возможностью скорой расправы с Гераклом, Талай смиренно улыбнулся и, преклонившись на прощание перед Креонтом, покинул царские покои, чтобы незамедлительно устроить изгнание из дворца сына Алкмены.

В тот же день вечером явились в покои Геракла два неких мужа, посланника Талая, и один из них сказал герою:

– О сын Алкмены, по велению царя Креонта ты должен навсегда покинуть его дворец и больше никогда не являться пред его чело. Если ты повинуешься воле Креонта, он сохранит тебе жизнь, если же посмеешь воспротивиться ему – будешь приговорен к позорной смерти как преступник.

Пораженный услышанным, Геракл спросил:

– В чем обвиняет меня царь, в каком злодеянии повинна душа моя?

Но мрачные вестники ничего не ответили охваченному трепетом мужу и, бросив на него свои последние взгляды, исполненные гнева, перемешанного с презрением, хотели уже оставить Геракла, как герой почти молящим голосом спросил незнакомцев, принесших ему приговор:

– Можно ли мне попрощаться с моим отцом Амфитрионом и матерью Алкменой, перед тем как исполнить веление царя?

– Нет, – отвечал один из них. – Если ты в сей же час не оставишь дворец, разгневанный на тебя Креонт, следуя своему обещанию, приговорит тебя к казни.

В один миг мрачные вестники скрылись за дверью, а Геракл, охваченный замешательством, остался на своем месте, будучи не в силах прийти в себя от таинственной сцены. «Чем я мог прогневать Креонта, который всегда питал ко мне благорасположение? – думал Геракл, сгустив брови от тягостных мыслей. – Неужели царь, поверив в клевету моих врагов, принял меня за убийцу Пилемона? О боги, что делать мне, коему угрожает невинная смерть? Быть может, следует повиноваться предостережению вестников и бежать? Но что станет с Амфитрионом и Алкменой, когда узнают они о моем исчезновении? Но если я воспротивлюсь воле Креонта и останусь во дворце, он не замедлит привести в действие свой нечестивый замысел и, приговорив меня к позорной казни, предать смерти того, кто вернул Фивам свободу!

Не долго колебался Геракл, ибо понимал, что совсем скоро следует ему исполнить волю Креонта. «Если я погибну на казне как преступник, —размышлял он, – то мир не увидет велииких подвигов, которые судьба приготовила для меня. Само небо призывает меня прибегнуть к разуму и, отвергнув смерть, принять жизнь». С такими мыслями Геракл поспешил прочь из дворца и вскоре, не встретив никого, кроме слуг, на своем пути наконец оставил его. Стража, узнавшая Геракла, молча открыла пред ним врата, и он, обрадованный своим мнимым спасением, бежал в горы Киферона, к дому пастухов, в котором и жил прежде, когда был изгнан за убийство Лина.