Он любил этот мёртвый язык сам и был несказанно обрадован, когда увидел, что и его ученик от латыни просто без ума. Впервые Генрих показал свои способности к языкам. Латынь он выучил в какие-то три месяца. И к Рождеству сам написал большой рассказ о временах Троянской войны – не просто так, на латыни. Отец, которому Генрих выслал рассказ в качестве рождественского подарка, был растроган. Он втайне надеялся, что Генрих пойдёт по его стопам и станет священником. Тут-то ему и пригодится латынь.

Генрих выучил язык, да не один, а множество языков (в том числе и труднейших, вроде русского, арабского, древнегреческого). Но священником так и не стал. И правильно, что не стал – непременно угодил бы в такую же ситуацию, как папаша Эрнст. В чём-то старший и младший Шлиманы были очень похожи…

Прошёл год. И в конце лета 1832 года Карл Андресс написал Эрнсту Шлиману письмо, в котором сообщал, что его старшего сына непременно следует отдать в гимназию, чтобы способности мальчика к языкам и познанию истории получили должное развитие.

В сентябре 1832 года Генрих сдал вступительные экзамены и пошёл в гимназию Шверина.

Увы, учиться Генриху в гимназии довелось всего три месяца. Под Рождество 1832 года ему пришлось оставить стены шверинской гимназии. Причина была снова в папеньке – разжалованный в «простого католика» бывший пастор Эрнст Шлиман угодил за растрату под суд. И деньги, которые были отложены на оплату обучения старшего сына, были потрачены на улаживание скандала. В результате папаша Шлиман остался на свободе, погасив растрату, а его старший сын Генрих был переведён в реальное училище, за обучение в котором не нужно было платить.

Это училище давало своим воспитанникам незаконченное высшее образование и познания в области делопроизводства, выпуская приказчиков, канцелярских работников, писарей. Об истории и изучении языков и речи, конечно, не шло. Это была школа для бедных разночинцев.

Почти четыре года (он поступил в реальное училище посреди учебного года – помог старый учитель Карл Андресс, иначе Генрих потерял бы ещё год) юный Шлиман учился среди таких же выходцев из не самых благополучных семей мелких торговцев, ремесленников, более или менее зажиточных рабочих. Учёба была не особенно интересной, но весьма полезной. В эти годы Шлиман получил знания в области математики, географии, литературы – не самые исчерпывающие, лишь необходимый минимум, но и это было больше, чем ничего.

Ничто не говорило, что его ждёт блестящее будущее.

В июне 1836 года Генрих закончил реальное училище и ненадолго приехал в Анкерсхаген, чтобы повидаться с отцом. Увидел он и Минну Мейнке – почти случайно, уже отъезжая в Фюрстенберг, где юношу ждала работа помощника бакалейщика. Молодые люди, ещё совсем дети, Генрих и Минна обнялись и расцеловались. И со слезами расстались, пообещав друг другу не теряться и обязательно воссоединиться… когда-нибудь.

Увы, этого не произошло. Они виделись в последний раз в жизни…

Фюрстенберг – совсем небольшой городишко подле Берлина. По российским меркам, среднего размера село – в те времена в Фюрстенберге проживало не более трех тысяч человек. Городок маленький, сонный, бюргерский. То есть место, в котором никогда и ничего не происходит.

Здесь, в Фюрстенберге, Генриху Шлиману предстояло прожить… 5 лет своей жизни. Согласно договорённости, Генриха взял на работу хозяин бакалейной лавки. Начав с помощника, Шлиман дослужился до управляющего. Вроде бы неплохая карьера для совсем ещё молодого человека. Да только лавка была совсем крошечной – одна комнатка, в которой трём покупателям уже тесно. И ежедневная рутина – пекарня, прилавок, свежие булочки к завтраку, ароматные караваи мягкого хлеба, сахар, чай… Как он со своей кипучей энергией ни сошёл с ума от этой унылой работы?