– Эх… Самохин, Самохин, – Григорий на миг опустил голову, прощаясь с погибшим экипажем восемнадцатой боевой машины.

– Командир, справа «Тигр», – Гаврилов, не дожидаясь команды, выстрелил.

Звякнули и задымились выброшенные гильзы.

Танк вспыхнул. Огонь охватил всю машину, и вскоре она запылала ярким пламенем. Но танк еще жил, немецкие танкисты через люк башни стали быстро покидать машину. Короткими очередями Григорий уничтожил фашистов. На малой скорости танк Орлова устремился вперед. Со всех сторон мелькали яркие вспышки, рвались снаряды и горели танки. Немцы защищались яростно и ожесточенно, понимая, что отступать некуда. Но даже при желании они не могли этого сделать. Эсэсовские заградительные отряды беспощадно расстреливали и вешали каждого, кто оставлял позиции или только подозревался в таком намерении. Бой разгорался. Танк Орлова резко развернулся, но в этот момент с двух сторон, как клепальными молотками, по башне ударили из противотанковых орудий. Искусно замаскированные в кустах пушки в упор расстреливали «тридцатьчетверку». Однако снаряды попадали под углом и, рикошетировали, не пробив броню. Танк Орлова рванулся в сторону немецких орудий и через минуту вдавил их в землю. Но тут из-за кустов навстречу танку выбежало несколько немецких солдат с гранатами в руках. Григорий открыл огонь из пулемета, и фашисты как подкошенные повалились на землю.

В десять часов утра воздух на Одере был наполнен едким запахом тлеющей резины и жженой кожи. На фоне бледно-голубого неба вздымались столбы дыма, слышался треск рвущихся снарядов, всюду – мертвые тела и объятая пламенем боевая техника.

– Тридцать второй… тридцать второй… Орлов, как у тебя дела? – услышал Григорий по рации голос командующего танковой дивизией полковника Малышева.

– Первый… первый… миновали вторую линию траншей. Вражеская батарея с большим запасом снарядов уничтожена. Немцы бегут… немцы бегут… Мы на подступах к западному пригороду Кюстрина.

– Отлично, тридцать второй. Главное – не дать немцам опомниться. Наваливайтесь на них, пока они не успели ввести в оборону новые танковые силы. Вперед… только вперед, – в рации послышался сильный треск, и через минуту Григорий вновь услышал свои позывные.

– Тридцать второй… тридцать второй… Орлов, – треск, вой снарядов и свист пуль в эфире. – Приказываю, тридцать второй, слышишь, – голос командующего, как всегда, твердый и не терпящий возражений. – Сынок, только не погибайте.

– Есть не погибать! – тихо произнес Григорий и почувствовал, как туго затянутые ларингофоны от нервного напряжения стали подергиваться.

Полковник Малышев среди командиров танковых батальонов особенно выделял капитана Орлова. Суровый по натуре, с твердым характером и сильной волей, командующий никогда не поддавался эмоциям, считая их проявлением слабости. Но когда в ноябре 1941 года в его дивизии появился молодой симпатичный лейтенант Григорий Орлов, сердце полковника дрогнуло. Григорий напомнил ему единственного сына Сергея, который погиб в первые дни войны. Та же улыбка, взгляд и даже голос… Полковнику временами казалось, что он просто сходит с ума. Сын полковника Малышева был военным летчиком. В июле 1941 года в неравном бою его самолет был подбит и на предельной скорости врезался в землю…

Боевая машина Григория Орлова, кивая стволом пушки, стремительно мчалась вперед. Вдали у противотанкового рва на обочине дороги, ведущей в пригород Кюстрина, показались несколько фашистских танков. Григорий до боли прижался к окуляру прицела. И когда одна из вражеских машин на какую-то долю секунды на изгибе дороги притормозила свой ход и чуть развернулась вправо, Григорий скомандовал: «Огонь!». Раздался выстрел и через минуту немецкий танк запылал. Еще выстрел – остановился второй. Трассы пуль и снарядов скрещивались над танком. В башню дважды ударило. Посыпались куски отлетевшей брони, но «тридцатьчетверка» как заговоренная упорно двигалась вперед.