И Тобиас медленно пошел к выходу.

Недалеко от двери, справа, располагалось широкое окошко люка с железной заслонкой. Они не заметили его, когда входили. Тобиас машинально бросил взгляд на люк и застыл как вкопанный.

– Что там? На что ты уставился? – взревел Артур, неожиданно взбесившись.

Но Тобиас не отвечал и не реагировал. Артур и Эмма подошли к окошку и встали за спиной у Тобиаса. Надпись на заслонке гласила: «Утилизатор биоматериала».

– Сюда сбрасывают их тела после опытов? – спросил Тобиас, продолжая стоять как статуя.

Больше всего Артуру хотелось просто уйти. Он схватил рыдающую в голос Эмму и поволок к выходу. Увидев дверь и поняв, что ее выводят с «Поля жизни», она вцепилась обеими руками в край стола. Эмма не разжимала пальцы, хотя Артур тащил ее изо всех сил.

– Спасти! – кричала Эмма. – Мы должны забрать их отсюда. Отпусти меня-я-я!

Мысли в голове Артура путались. То он проклинал себя за этот поход, то вдруг пытался придумать, как вынести из этого страшного места хоть одну банку. То вдруг его охватывала уверенность, что их сейчас поймают и тогда уж мало им не покажется. Что бы ни происходило у Артура в голове, от этого было мало проку. Эмма выла в голос, стол с зародышами трясся под рывками ее тонких рук, и ждать помощи от отключившегося Тобиаса было бесполезно. Собственно, почему? Артур словно очнулся и отпустил Эмму. Инерция повлекла ее на пол и, взвизгнув от неожиданности, она упала. Артур поискал глазами Тобиаса.

– Да, да. Просто надо спасти зародыш, так просит Эмма, и тогда все будет хорошо. – Тобиас как загипнотизированный подошел к столу, отцепил питательный шланг от одной из банок и поднял ее.

Ребенок внутри дернулся, сжал кулачки, вытянулся и замер. А Тобиас крепче сжал большую тяжелую банку с отсоединенным от системы жизнеобеспечения ребенком и направился к двери.

Габи Хельгбауэр сделала все возможное и невозможное, чтобы утихомирить доктора Робертса. Вышагивая по кабинету, он то сыпал проклятиями, то порывался исключить всю троицу из программы.

– Ты не можешь лишить детей права на выздоровление! На жизнь! Из-за их глупости и простого любопытства! – атаковала его Габи, посчитав, что лучшая защита – это нападение.

– Ничего себе любопытство! Эмма сидела, покачиваясь и обхватив руками колени в полной прострации, – как до лечения. Нам еще отката ее болезни не хватало! А Тобиас? Что он-то себе думал?

– Ему всего пятнадцать, Марк. У Тобиаса доброе сердце. Он был напуган и не понимал, что творит. И потом, они решили, что вы проводите опыты над зародышами и потом выбрасываете их в мусор, – оправдывалась Габи, хотя от мысли, что Тобиас невольно погубил ребенка, ей становилось не по себе.

– Совсем свихнулись… – Марк Робертс устало опустился в кресло. – Как им такое в голову могло прийти?

– В общем-то, могло. Мы ни разу не объясняли пациентам, что именно происходит там, внизу. Ты и я даем им информацию, касающуюся их собственного лечения. Но генная терапия – не все, чем мы здесь занимаемся. Нужно просто провести с ними полную экскурсию по корпусу. Тогда они будут знать, что в банках на «Поле жизни» выращивают детей для анонимного усыновления.

– Что? Какие банки? Это искусственные матки, Габи. Господи, ты же ученый! – ахнул Робертс.

Внезапно лицо его разгладилось и просветлело, губы растянулись в улыбке. Марк попытался сдержать подступающий смех – все-таки от доктора наук вроде Габи Хельгбауэр не часто можно услышать подобную «баночную» глупость. Он расхохотался. Слезы текли из его глаз, тело содрогалось. Габи поймала себя на том, что сама улыбается, но тут же взяла себя в руки. Ситуация непростая. Зародыши считаные, по каждому из них, кто достиг двенадцатинедельного возраста, ведется подробный отчет, который потом подается в министерство здравоохранения. Тобиаса угораздило схватить банку с девочкой, которой было уже тридцать шесть недель, и теперь Марку Робертсу придется как-то замять случившееся. Лучше бы ему как следует сбросить стресс гомерическим хохотом, прежде чем он придумает, как доложить о смерти плода в министерство.