Как добрый рыцарь из седых времён,

Мог постоять за правду с кем угодно.

Но, несомненно, ближе всех к нему

Был Чаадаев, искренне пленивший

Его своим пристрастием к тому,

Что было всех страстей и чувств всех выше —

Свободе, ей и посвящал он жизнь.

И ненавидя с детства злое рабство,

Что выросло на ниве дикой лжи,

Мечтал о новом вольном государстве,

В котором места нет ни для царя,

Ни для его вельмож, министров алчных.

И о свободе пылко говоря,

Он будущее представлял иначе:

Свободны все в России и вольны.

Все трудятся, и каждый независим.

Уже тогда день завтрашний страны

Предвосхищал он светлой, умной мыслью.

От слов его как будто яркий свет

Вдруг вспыхивал и озарял Россию.

Ту страсть его впитал в себя поэт

И в ней черпал невиданные силы.

И вот лицей окончен, наконец.

Уже семнадцать Александру ровно.

Расправил гордо крылья наш птенец.

Из скучной клетки вырвался он словно

На волю, в мир забот, страстей, тревог,

Невидимых волнений и печалей.

Бесчисленное множество дорог

Звало, манило в голубые дали.

Лицей окончив, он ещё не знал,

Где и когда и кем служить намерен.

Легко, как все иные, подписал

О том, что был Отечеству лишь верен

И в тайных обществах не состоял,

Ничем ещё при жизни не запятнан.

Никто, и сам он, видимо, не знал,

Каким он станет, ну хотя бы завтра…

Прощай, лицей! Как много всё же в нём

Поэт познал, постиг, принял с любовью.

Ну, а пока в Михайловское он

Спешит в места, знакомые до боли.

Михайловское! Как давно тебя

Не видел Александр, полный грусти,

Простор полей и зелень рощ любя.

О них он грезил всей душою русской.

Мечтал вернуться к той чете берёз,

Что возвышались на холме у речки.

И эта грусть была почти до слёз.

Изгнать её из сердца было нечем.

Он искренне в лицее тосковал

По милой, тихой, небольшой деревне.

И вот теперь лишь перед ней предстал.

Пришёл. Увидел. Воспринял. Поверил.

С её природой дивной поспешил,

Как в раннем детстве, существом всем слиться.

Чтоб в синей, доброй, сказочной тиши

Беспечно вдохновением пролиться.

Здесь, на природе, всё ласкает взор.

Зовёт к покою мирное селенье.

В тиши дубрав и голубых озёр

Поэт проводит золотое время.

Не здесь ли след волшебного пера

Оставил нам «Руслана и Людмилу»,

Чьих светлых мыслей нежная игра

Всем, с детских лет, отраду приносила,

Дарила ощущенье красоты

И лёгкость восприятия событий.

Цвели слова, как яркие цветы,

И были мыслью, как росой умыты.

Изящный, быстрый, лёгкий, плавный слог

Вслед за другим спешил, в стихи слагаясь.

И их как будто диктовал сам бог,

Невидимым для многих оставаясь,

Даря всем нам добра и счастья мысль,

В мечты людей и в думы их врываясь,

Зовя в иную, радостную жизнь,

С реальностью и волшебством сливаясь.

Поэмы дивной каждая глава

Нас и сейчас зовёт к себе, как в детстве.

Неужто эти светлые слова

Он извлекал из собственного сердца?

Но долго жить в тиши не мог поэт.

И, навестив родителей, вернулся

Вновь в Петербург, туда, где высший свет

Торжествовал. Он сразу окунулся

В мир суеты, движения, страстей,

Переживаний, дум, волнений разных.

И став одним из дорогих гостей

Для светских дам, стал жить довольно праздно.

В любое время был к княгиням вхож

И очаровывал графинь стихами.

В то время золотую молодёжь

Шокировали злые эпиграммы,

Которые экспромтом отпускал

Под общий смех весёлый Александр.

Он вовсе даже не предполагал,

Что эти шутки вызовут досаду

У самого великого царя

И сильный гнев вельмож, князей, министров.

Поэт, возможно, поступал так зря,

Но как сдержать порывы метких мыслей,

Рождённых истиной самой, к нему

Пришедших из суждений точных, колких.

И оставалось правды суть ему

Беспечной рифмой заострить и только.

В те дни повесой Александр слыл.