– Я ще не такий дурень! – запальчиво воскликнул Торопкий, вскочив из-за стола. – Темряву від світла відрізняю!

Анфиса поморщилась:

– Охота говорить на языке, которого не знаешь!

– И стыдно, что не знаю! Учу, как тебе известно! У мене дід хохол, прадід хохол, мама з татом українці, а я, як дюдя безрідний! – тут же продемонстрировал Торопкий успехи в изучении украинского языка.

– Что такое дюдя?

– Ну, типа дурачок, беспамятный.

Дурачок не дурачок, но горячится по-дурному, подумала Анфиса. Таким горячим он и приехал сюда, в глушь, намереваясь поднять провинциальную прессу на небывалую высоту. Встретил Анфису, очумел от любви, победил ее напором, бешено работал, в одиночку заполняя половину газеты, его поставили редактором, Анфиса согласилась выйти за него замуж… Был счастлив, утихомирился: Грежин всех помаленьку остужает, подчиняя своему неспешному ритму. Но тут начались известные события, всколыхнувшие Украину, и Торопкий опять ожил, строчил обличительные памфлеты, грудью встал на защиту будущей полной независимости Украины, интегрированной в Европу, начал изучать украинский язык и историю страны, открывая удивительные вещи, так как изучал не по книгам, а по интернету, полному в ту пору самых фантастических теорий. Говорил об этом с утра до ночи, надеясь на полемику с женой, но она ускользала, отмалчивалась, а если и решалась спорить, быстро признавала себя побежденной.

Анфиса настолько погрузилась в свои мысли, что перестала слушать мужа, а тот произнес целый монолог на какую-то тему, расхаживая по комнате и размахивая руками, а потом вдруг встал перед Анфисой и замолчал. Смотрел вопросительно.

– Извини, – сказала Анфиса.

– Не знаешь, что ли?

– Что?

– Адрес, адрес этого твоего Аркадия?

– Почему моего? Ты тоже с ним хорошо знаком.

– А ты с ним училась! В гостях разве ни разу не была? Где живет, можешь сказать?

– Зачем?

– Хочу своими глазами посмотреть на этого зеленого человечка.

– Глупости.

– Может, я сам решу, что глупости, а что нет? – обиделся Торопкий.

Тридцать четыре года человеку, подумала Анфиса, большой, плечами – чистый шкаф, а на самом деле ему будто семнадцать. Или даже пятнадцать. Это во всем сказывается. Он даже в постели ведет себя по-мальчишески – дурачится, хихикает, балуется. Отвлекает.

Разведусь я с ним, подумала Анфиса.

И сразу ей стало легче, хотя она понимала, что разведется не скоро, а может быть, и никогда. Но сама готовность к этому ее обрадовала. Так бывает у человека, который многим в жизни мучился, страдал, изнемогал и вдруг понял, что вполне спокойно готов к самоубийству, и это вселяет в него новые жизненные силы, потому что он теперь помнит: всегда могу все прекратить. Многие из таких людей живут до глубочайшей старости и цепляются за жизнь до последнего вздоха, что тоже объяснимо: уход естественный противоречит их идее добровольного ухода. Не ходи ко мне, смерть, я приду к тебе сам, выразился бы автор в каком-нибудь стихотворении, если б был поэтом.

Анфисе было заранее жаль мужа, которого она бросит, и она ласково сказала:

– Леша, куда ты на ночь глядя? Давай я картошечки с луком пожарю. И малосольные огурчики есть.

– Вот вернусь – и с удовольствием!

Анфиса адреса не знала, но глазами помнила и объяснила, как найти дом Аркадия.

Торопкий уехал на своей «ниве-шевроле», наполовину редакционной, наполовину собственной, Анфиса выпила еще две чашки горячего чая, но все не могла согреться. Надо принять душ. Год назад Торопкий оборудовал в этом старом доме ванную комнату с электрическим нагревательным баком, сам установил всю сантехнику, выложил пол и стены узорчатой керамической плиткой – он многое умел, когда хотел.