– Не теряя ни минуты, я должен вас спрятать, господа! – проговорил Путилин.

Он внимательно осмотрелся.

– Нам с тобой, дружище, надо быть ближе к дверям, поэтому ты лезь под этот угол кровати, а я, в последнюю минуту, займу вот эту позицию.

И Путилин указал на выступ стены, образующей нишу.

– Теперь – и это главное – мне надо вас, барынька, устроить. О, от этого зависит многое, очень многое! – загадочно прошептал гениальный сыщик.

Он оглядел еще раз логовище горбуна.

– Гм… скверно… Но нечего делать! Придется вам поглотать пыли и покушать паутинки, барынька. Потрудитесь спрятаться вот за ту кучу, – указал Путилин на груду сваленных предметов. – Кстати, снимите ваш плащ. Давайте мне! Его можно бросить куда угодно, лишь бы он не попадался на глаза. Отлично… вот так. Ну-ка, доктор, извольте взглянуть на сие зрелище!

Я выглянул из-под кровати, и подавленный крик изумления вырвался из моей груди.

Предо мною стояла – нет, я не так выразился – не стояла, а стоял труп Леночки, убитой девушки. С помощью удивительного трико телесного цвета получалась – благодаря скудному освещению – полная иллюзия голого тела. Руки и ноги казались кровавыми обрубками, вернее – раздробленной кровавой массой. Длинные волосы, смоченные кровью, падали на плечи беспорядочными прядями.

– Верно? – спросил Путилин.

– Но это… – заплетающимся языком промычал я… – Это черт знает, что такое.

На меня, съежившегося под кроватью, положительно напал столбняк.

– Ну, по местам! – тихо скомандовал Путилин, гася фонарь. – Да, кстати, барынька, зажимайте крепко нос, дышите только ртом. Там слишком много пыли, а пыль иногда – в деле уголовного сыска – преопасная вещь… Тсс! Теперь – ни звука.

Наступили тьма и могильная тишина.

Я слышал, как мое сердце бьется тревожными, неровными толчками.

Время тянулось страшно медленно. Секунды казались минутами, минуты – часами. Вдруг до моего слуха донеслись шаги человека, подходящего к двери. Затем послышалось хриплое ворчание, похожее на ворчание дикого зверя, которое мешалось со злобными выкриками и проклятиями. Загремел замок.

– Проклятая!.. Дьявол!.. – совершенно явственно долетали слова.

Лязгнул засов, как-то жалобно скрипнула дверь, и в конуру ввалился человек. Кто он, я, конечно, не мог видеть, но сразу понял, что это страшный горбун.

Он был, очевидно, сильно пьян.

Изрыгая отвратительную ругань, горбун натолкнулся на край кровати, с силой ударился о стену, кое-как выпрямившись, направился нетвердой походкой вглубь комнаты.

– Что? Сладко пришлось, ведьма? Кувырк, кувырк, кувырк… Ха-ха-ха! – вдруг разразился безумным хохотом горбун.

Признаюсь, я похолодел от ужаса.

Вдруг конура осветилась слабым, синевато-трепетным светом. Горбун чиркнул серную спичку и, должно быть, зажег сальную свечу.

– Только ошиблась, проклятая, не то взяла! – продолжал рычать горбун.

Он вдруг быстро наклонился над кроватью и подтащил к себе небольшой черный сундук.

Мысль, что он меня может увидеть, заставила заледенеть кровь в жилах. Я как-то позабыл, что у меня есть револьвер, которым я могу размозжить голову этому чудовищу.

Горбун поставил дрожащей рукой около сундука свечку в оловянном подсвечнике и, все также изрыгая проклятия и ругательства, отпер его. Свет свечи падал на его лицо. Великий боже, как ужасно было его лицо! Клянусь вам, это было лицо самого дьявола!.. Медленно, весь содрогаясь, он стал вынимать мешочки, в которых сверкало золото, а потом – целую кипу ценных бумаг и ассигнаций. С тихим смехом он прижимал их к своим безобразным губам.

– Голубушки мои… Родненькие мои… Ах-ох-хо-хо! Сколько вас здесь… Все мое, мое!.. – беззвучно хохотал горбун. Его единственный глаз, казалось, готов был выскочить из орбиты. Страшные, цепкие руки-щупальца судорожно сжимали богатства. Затем из его груди вырвался озлобленный вопль-рычание: – А этих нет! Целой пачки нет!.. Погубила, осиротила меня!