– Все-таки теплым он вкуснее.

– Он говорит, что не хочет есть. – Она потерла лоб. – Упрямый до ужаса.

Я кивнул.

Она еще немного постояла, оттирая со лба бровь скрюченными пальцами. Губы у нее были очень красивые, полные, а на щеках веснушки, правда слегка побледневшие, наверное, долго в офисе сидит. Кто она? Может, у нее своя транспортная фирма? Или она занимается книгоиздательством? Или работает ассистентом в банке? Нет, я ее явно недооценивал. Наверняка она выбрала профессию, достойную трудной и почетной работы отца. Пусть она будет социальным работником.

Саманта успокаивалась, и стало заметно, как она похожа на отца. То, что я принимал за энергичность характера, сейчас казалось мне стоицизмом. Макгрет наверху закашлялся, Саманта даже ухом не повела, лишь тверже сжала губы и сощурилась. Не самая шикарная женщина, и лоска в ней никакого, и все же, как ни странно, в тот момент она меня очаровала. Наплевать ей было на то, что я думаю о ее трудностях. Она была «соседской девчонкой», а я таких встречал не часто.

– Пойдемте, я вас отвезу, – сказала она.

Мы дошли до стоянки. На лобовом стекле ее «тойоты» красовался полицейский значок.

– Вы, значит, в полиции работаете?

– Нет, я прокурор.

По дороге мы немного поговорили. Она громко смеялась и фыркала, когда я рассказал ей о телефонном звонке отца.

– Мама дорогая. – Она покачала головой, утирая слезы. – Опять он за свое. Удачи вам.

– Почему это?

– Он сказал мне, что вы ему помогаете.

– Так и сказал?

– По-моему, вы не совсем согласны.

– Я бы и рад ему помочь, но не могу. Я ему битый час это сегодня объяснял.

– А он считает, что вы очень даже помогли.

– Ну и слава богу.

– Иногда, – она улыбнулась, – у него бывают навязчивые идеи.

Мы доехали до метро. Я поблагодарил Саманту.

– Это вам спасибо, что приехали к нему.

– Не за что. По-моему, пользы от меня было мало.

– Он хоть чем-то занялся. Вы и представить себе не можете, как это важно.

В последний раз я катался в метро давно. Подростком ездил на машинах – ловил такси или передвигался с Тони на серебристом «роллс-ройсе» 1957 года выпуска. К «роллс-ройсу» прилагался молчаливый шофер-бельгиец по имени Том. Тони очень боялся отпускать меня в метро, и его можно понять. Представьте себе Нью-Йорк восьмидесятых. А теперь представьте вредного, агрессивного пацана, белого, к тому же недомерка, в грязном вагоне, набитом всякими подонками. Вы бы тоже беспокоились. Естественно, меня эти ограничения свободы только озлобляли. Поэтому я покупал жетоны на проезд при любом удобном случае или даже прыгал через турникет, если особенно припирало пощекотать нервы. Viva la revolución.[22]

До дома я добирался полтора часа, так что времени обдумать наш разговор с Макгретом и все последствия этого разговора у меня было предостаточно. На следующий день я поделился своими соображениями с Мэрилин за ужином в «Табле».

Поначалу она хихикала:

– Ты? На метро?

– Я тебе не о том говорю.

– Бедняжка. – Мэрилин погладила меня по щеке. – Как же ты выжил? Может, мне тебя полечить?

– Я не первый раз в метро.

– Какое безрассудство. А табличку «Пни меня» ты еще на грудь не повесил?

– Ты меня вообще слушала?

– А как же.

– И?

– Что тут удивительного? Между прочим, солнышко, я тебя предупреждала. На открытии, помнишь? Так и сказала, твой художник – бяка. Очень уж он живо изображает мучения.

– То, что он нарисовал жертв, ни о чем не говорит. Может, он их фотографии из газеты скопировал.

– А их фотографии печатали в газетах?

– Не знаю, – признался я. – Да это и неважно. Панно-то огромное. Там столько всего, столько всяких кошмаров и ужасов, и многие детали вполне опознаваемы. Мы же не утверждаем, что он построил стадион «Янки». А на картинках этот стадион есть.