– У тебя что-то на мордочке имеется.

– Знаю, что – глаза искусственные, подарок доброго-доброго деда любимой внучке. Что делать – настоящих у меня по сути не было.

– Твой отец клон!

Вильма прижала ладони к вискам, хотела заткнуть уши, но передумала.

– Ты хочешь сказать, что это, со зрением, у меня наследственное, потому что Кантера клонировали с дефектом?

– Хочу сказать именно это.

– Дура.

– Не сердись, подруга. – Стеффи состроила гримасу, кривоватую, но очаровательную. – Мы дети зари, если хочешь – технологического расцвета. За все приходится платить положенную цену. В противном случае не было бы тебя.

– В противном случае я родилась бы нормальной.

– Это была бы не ты. Другая девушка, мягкая и благополучная, без этакого рискованного нигилизма в душе.

Вильма встала с дивана и прошлась от стены до стены. Металл обшивки тускло сиял, башня грандиозно продолжалась под ногами, и над головой – бесчисленные этажи вверх и вниз, набитые людьми, напичканные их виртуальными пространствами, резиденции с феерией иллюзорных пейзажей, жизнь, культивированная до состояния искусства, заказные сновидения и обволакивающий уют, созданный суром.

– Я хочу успокоиться, быть такой, как все.

– Ты такая, как все, потому что все мы разные. Технология позволяет выжить почти каждому, дает шанс даже физически ущербным. Это шанс не только выжить, но и получить восстановленную полноценность. Взамен наша технократия требует только одного – разума и подчинения системе.

– Это ты про индексы?

– О них. Кстати, ты зря уклонилась от теста.

– Я не хочу помогать деду – он мне чужой.

– Ладно, – Стеффи выпятила полуобнаженную грудь, – тогда шансов ноль, что ты захочешь помочь мне. Понимаешь, подруга, мне позарез нужно новое тело.

Вильма уставилась на эламитку.

Стефания была прекрасна. Высокая, пропорционально сложенная, синеглазая, хотя последнее, быть может, и было создано за счет незаметной подделки.

– Зачем?

Эламитка закинула розовый локоть за голову, обратив лицо к потолку.

– Нужно, – ответила она коротко и трагически. – Понимаешь, мне скоро стукнет тридцать три.

На вид Стеффи было от силы двадцать восемь. Вильма зашлась от неистового хохота.

– И ради своего юбилея ты спрятала меня от Шеннона?!

Стеффи посмотрела на внучку координатора – к ужасу Вильмы, на веках эламитки дрожали слезы. Поначалу непролитый запас задержался на нижних пушистых ресницах, а потом бурно потек по бархатистым щекам.

– Ох, извини…

Стеффи, впрочем, с истерикой справилась довольно быстро.

– Ты не поняла, – сухо добавила она. – Понимаешь, я тоже родилась с генетическим дефектом. Мутация гена в четвертой хромосоме. Ты слышала когда-нибудь про хорею Хантингтона?

Вильма попыталась вспомнить. Отрывки энциклопедического словаря, загруженные в память глаз, ровными строчками титров поплыли поверх совершенного лица Стефании.

– Это лечится.

– Не в моем случае. Можно обезвредить деформированный протеин и заблокировать реакцию белков. Но у меня несовместимость с необходимыми препаратами.

– По тебе не скажешь.

– Потому что мне всего тридцать три, финал начнется года через два, когда мне перевалит за тридцатипятилетие. Вот тогда – истощение, маразм и полное уродство.

Стефания мягко провела руками по своим точеным плечам и поежилась:

– Молиться я пробовала. Без толку, конечно. Можно выбрать одну из пяти официальных религий, но не сомневайся, ни одна из них мне не поможет. Мозг не вылечить, если он разрушает сам себя.

– Так ты всерьез думаешь, что можно обойтись без того, чем набита черепная коробка – то есть в существование независимой от тела памяти?

– Верю, – серьезно и доверчиво ответила Стефания. – А ты бы не поверила на моем месте? Знаешь, подруга, я тебе предлагаю хорошую работу. Не отпирайся, ты украла у Кантера секрет. Иначе Дин не искал бы тебя в аэропорту. Они держат все в тайне, поэтому не вызвали легавых, но рано или поздно оба они или заявят в полицию или наймут киллера. Особенно Кантер. Шеннона ты еще смогла бы уговорить, затащив в постель…