– Ну так. Давай сначала что тебе нужно купить, ну а потом… детское.

– Да мне вроде ничего особо не надо. Вот только обувь… Сапоги жмут, прямо больно, ноги, что ли, опухли, а мамины на каблуках, куда мне…

Аня с комической гримаской показала глазами на живот.

– Давно бы сказала, через военторг чего-нибудь достали бы импортное. Ну давай пока тут на первое время купим, а там посмотрим.

Но то немногое, что предлагал обувной отдел универмага, было по-настоящему ужасным.

– Ну что? Совсем ничего не годится?

Аня только махнула рукой.

– Ну как же ты будешь, тебе ж гулять надо?

Генерал был так по-детски огорчен, что Анечка, которая уже наливалась привычной злобой на всю эту привычную безнадегу, улыбнулась и задорно сказала:

– А чтобы гулять, у нас валенки есть!

– Ну вот, будет моя дочь в валенках ходить!

– Еще как будет! Лучше обуви для зимы нет! В Москве, кстати, многие теперь носят, самые выпендрежники. Так что будем хипповать! Калоши только купим, это они вроде бы еще не разучились делать.

Хотелось бы генералу в воспитательных целях заступиться за советскую легкую промышленность и доказать клеветникам России, что наши сапожники умеют не только отливать мокроступы, но и, к примеру… да примеров-то никаких и не нашлось. Действительно ведь бракоделы и халтурщики, как будто безрукие все, да и безглазые и безголовые, в конце концов!

Калоши были куплены, и я спешу ответить на резонный читательский вопрос:

– А куда же подевались чудесные якутские торбаса?

Ответ – мамины, засунутые на антресоли, почикала моль, впрочем, до этого их все равно испортил Степка, попытавшийся их все-таки переделать в мужские и поразить новых одноклассников своим заполярным видом, а Анечкины были проданы соседке по общежитию (родителям было сказано, что украдены) в тот семестр, когда Аня не получила стипендию, а родителям сообщить постыдилась, поэтому денег ей присылали как обычно (вообще-то довольно много), и приходилось не умеющей разумно планировать бюджет командирской дочке выкручиваться и иногда даже подголадывать.

Ползунки, пеленки, пинетки и прочая младенческая амуниция в наличии, как ни странно, имелась, хотя не ахти какого качества; была куплена также ванночка, погремушки, горшок и еще много чего – нужного и не очень. Даже надувной спасательный круг в виде то ли лебедя, то ли гуся. Генерал нацелился уже и на трехколесный велосипед, но тут уж Анечка его остановила и попросила не безумствовать.

– Ну что тогда – всё? Подумай еще хорошенько, может, чего забыли?

– Пап, ну я ж не завтра…

– А когда, кстати?

– Через два… нет, полтора месяца.

– Скоро уже.

– Да.

Генерал и Анечка синхронно вздохнули и подумали: «Ой-ё-ёй!»

– Ну ладно. В случае чего еще раз приедем, делов-то. А теперь – обед. Какой ресторан предпочитаете, ваше высочество?

Ресторанов в Шулешме было целых три: на железнодорожном вокзале, при гостинице «Вуснеж» и «Мечта рыбака», славящаяся своими рыбными блюдами.

– Пап, я ведь обед приготовила, щи твои любимые.

– Что-о? Да когда ж ты успела-то, господи?

– Ой, чего там… Я на бульоне таком из кубиков.

– Ну спасибо! Вот ты удивила-то меня. Спасибо, дочка!

– Да пожалуйста.

– Щи – это здорово, но давай они до завтра подождут, только вкуснее будут. А сегодня давай-ка мы тебя ухой попотчуем, а? Ты ж ее очень любила, помнишь?

– Ну давай. Слушай, а сержант твой? Можно, он тоже с нами, а то неловко?

– Не выдумывай! Неловко. А обедать с генералом ему ловко будет? Дам денег, пусть в столовой пообедает, мороженое себе купит, да что хочет.

Аня вознамерилась было возражать, но представила их втроем за столиком и поняла, что отец прав – ничего кроме неловкости из этого выйти не могло. Да и не нравился ей совсем этот Григоров, уж больно искательный, и ресницы такие белые, как у поросенка.