Вивиан истошно закричала, обнимая отца и озираясь на стражников:

– Нет! У меня больше никого нет, вы не можете так поступить! Прошу вас, я отработаю за него, сколько потребуется, оставьте…

– Несогласие или препятствие аресту может расцениваться как гражданский бунт, мисс Фэй, не стоит…

– Арестуйте меня! Ликвидируйте! Я не буду больше жить! Я не буду работать!

– Придите в себя, мисс Фэй, Вы ценный сотрудник предприятия и должны отработать положенные смены. Господина Фэй мы вынуждены забрать.

У Ви буквально вырвали отца из рук двое рослых патрульных, пока двое других держали ее саму и заламывали руки за спину. Вивиан кричала из последний сил, надрывая звонкий голос.

Отец беспомощно обмяк в руках у патрульного, виновато улыбаясь ей и губами произнося: «Прощай». Это было последнее, что видела девушка, прежде чем почувствовала укол транквилизатора в шею.

***

Тяжелые веки не поддавались, сколько бы сил она не прикладывала. Было оглушающе тихо. И пахло до боли знакомо. Прежде, чем веки с усилием поднялись, Вивиан уже понимала, где находится.

Слабое голубоватое сияние щита встретило ее распахнутые глаза. Сама она лежала горизонтально на облезлом диванчике своей капсулы. Пустой и холодной.

Шея и затылок неприятно ныли. Голова была тяжелой и жутко болела – явные последствия транквилизатора. Похоже, соседи отнесли ее в капсулу, открыв двери с помощью ее зрачка, и уложили на диван.

Поднимая голову, девушка больше всего на свете хотела, чтобы это все оказалось ночным кошмаром. Чтобы на соседнем диване по-прежнему видел тревожные сны измученный отец, разочарованно, но стойко принявший проваленное тестирование младшей дочери. А за спиной мирно сопела Лила, приобнимая сестренку одной рукой, а второй инстинктивно поглаживая набухший живот.

Но капсула была леденяще пустой – только гул щита, одинокий треск электричества в свисавших проводах и жужжание холодильника у двери. И призрачно-бледная брюнетка с мокрыми глазами, сидящая на диване и подавляющая стоны, полные боли.

Вот и все, что осталось от несчастного семейства Фэй, утраченного и вымершего, как и множество бесчисленных семей первого класса до этого.

Вдруг слабый, теплый ветерок наполнил капсулу. Ви, смахнув серым рукавом жаркие слезы, устремила взгляд в сторону распахнутого окна. За ним начиналась проклятая терраса, открывавшая вид на затхлый, душный, металлический город, мерцавший огнями сварок.

«Пойдем внутрь,– часто повторяла сестра, – грязный воздух оседает».

Разумеется, Лила корила себя за беременность, ненавидела тот страшный момент в ее жизни, когда никто не смог ее спасти, и как результат – ей пришлось стать обузой для родной семьи. Первые ниципцы она всячески гнобила себя и очень жалела о том, что не решилась отправиться на ликвидацию еще на ранних сроках, чтобы облегчить жизнь отцу и сестре. Но постепенно беременность меняла ее: она стала ограждать себя и ребенка от радиации, вредных лучей Мьёрна и токсичных паров в воздухе. Она верила и надеялась, что, сохранив ребенка, сможет вместе с ним помочь обществу и семье. Воспитает его достойным гражданином, помощником и защитником семьи.

Виви на ватных ногах подошла к окну, за которым следовала терраса. Лила не могла сброситься, воспользовавшись недолгим отсутствием отца и пребыванием сестренки на смене. Она ни за что не поступила бы так с ребенком, не обошлась бы так с отцом, зная все угрожавшие ему последствия ее обнаружения. Лила просто не могла!

Слезы вновь заструились по щекам. Она еле как отыскала в себе силы отвернуться от окна и повернуться к щиту, всегда подсвечиваемому красным сиянием – железной плите на стене возле отцовского дивана, за которым находился пыльный пульт управления капсулой. Параметры энергосбережения, отопления, степени освещения. Но самое главное – в нем хранилась запись с внутренних стен капсулы, которая сохранялась и обновлялась каждые двадцать четыре часа.