Что Илай с Дианой вообще здесь делают, так далеко от столицы? Так ли нужна Катерине стража? Так ли нужен ей он, Илай? Сначала парень думал, что они станут неразлучны, ведь она так радовалась при встрече, даже обняла его. А теперь от прежней ласковой дружбы не осталось и тени. Сама Катерина стала тенью. Как ей помочь? Да и хочет ли она помощи или рада уединению?

Илай вертелся на перине, потел, вздыхал и снова вертелся. Вконец измучившись, он принял волевое решение дойти до кухни и пожевать там какую-нибудь краюху – на сытый желудок лучше спится. Не то чтобы он голодал, но…

В жилых комнатах усилиями вездесущей Дуси не угасали камины и было довольно тепло, но вот коридоры упорно холодили ступни даже сквозь кожаные подошвы домашних туфель. Угольных жаровен в этом замке не признавали – чад мог попортить бесценные экспонаты.

Сбежав по винтовой лестнице и глотнув свежего ветра через приоткрытое слюдяное окно, Илай почти приободрился, как вдруг ему в лицо бросилось нечто черное. В первую секунду Илай едва не навалил в штаны, но стоило ему отстраниться, как он разглядел в ночи Гогена – ученого грача Феофана Платоновича. Птица умела носить письма, куда прикажут, и говорить. Правда, знала она всего одну фразу, которую и прокаркала в лицо Илаю:

– Гогенчик хор-роший!

Значить это могло что угодно. Грач проворно приземлился Илаю на растрепанную макушку, свесил голову и клюнул в мочку уха.

– Ай! Сдурел, курятина?!

– Гогенчик хороший! Хор-роший! – и снова клюнул.

– Чего тебе надо?

Грач вспорхнул и, не переставая голосить, понесся по длинному коридору в сторону зала, который Дубравин-старший называл «приемным». Илай решил за ним последовать.

– Чтоб тебя, похлебка летучая, – ворчал Янтарь, шлепая туфлями по каменным плитам. – Пожар там, что ли? Чучело пернатое, ворона недоде…

Он замер. Гоген выписывал круги под сводчатым потолком, а вдоль дальней стены, увешанной гербами и щитами, свесив голову так, что светлые волосы занавесили лицо, медленно двигалась белая фигура. Катерина.

Она что-то шептала.

Илай осторожно приблизился и услышал ее тихий голос:

– Свет мой… Свет… мой…

Кашлянув, чтобы не напугать, он позвал:

– Катерина Андреевна? Рина?

Но она не отреагировала, продолжая, точно зачарованный паук, водить тонкими руками в воздухе.

– Свет мой…

Тогда Илай со всей возможной мягкостью положил ей ладонь на острое плечо.

Она резко обернулась. Белые радужки Рины горели неземным, звездным сиянием, едва не ослепляя его.

– Я чую мой свет! – вскрикнула она, и глаза ее закатились.

Илай успел подхватить обмякшее тело у самого пола и только тогда заметил, что девушка была босая.

– Х-химера… – хотел было выругаться он, как вдруг под сводами зала раздалось гневное:

– Ты что творишь, охальник?!

В распахнутых дверях стояла, уперев руки в бока, Дуся. Можно было не сомневаться – в темноте она видела не хуже геммов.

– А ну, положь барышню, аспид сластолюбивый! – проскрежетала голем, надвигаясь угрожающе быстро.

– Да я… да она… – заметался Илай, пытаясь уйти с траектории каменной горничной. Катерина не шевелилась, точно неживая, только длинные волосы ее мели по полу. – Я помочь хотел!

Дуся на ходу закатывала и без того укороченные рукава платья, а он не знал, что ему сделать – положить беспомощную Рину на ледяные камни или держаться до последнего, малодушно прикрываясь ей от стражницы.

Тут между ним и големом возникла Диана. Она, в отличие от брата, была полностью одета, и теперь двусмысленность ситуации только сильнее бросалась в глаза.

– Стой! – выставила сестра ладонь. – Он дурак, но дай ему объясниться.