– Есть кое-что, помимо законов! – закричал Ричард.

– Что же? – с холодным цинизмом усмехнулся Старатос, словно предвидел, что его собеседник ляпнет очередную несусветную глупость.

– Совесть, Старатос. Совесть.

Глава 3

Старатос расхохотался во весь голос, не сдерживаясь. Он веселился беззаботно, как если бы не сомневался – вся группа, что самозвано явилась на его порог, не способна причинить ему ни малейшего вреда. Он смотрел на них как взрослый – на маленьких детей, или даже на цыплят, которые не могут маленькими клювами проткнуть его сапоги. Наивные малыши залезли в рабочую мастерскую отца по недомыслию, не бить же их теперь за это, право слово. Старатос никогда не был из тех, кто поднимает руку на что-то не то себе надумавших и за это обидевшихся детей. Марион, конечно, Старатос управлял – но больно не делал. И, если бы её их отторжение, он бы успокоил их и показал, что бояться нет причины, как и злиться. К сожалению, никто из них даже не пытался представить себе картину мира с его позиции, не видел ни соблазнительных, головокружительных перспектив, ни возможностей, которые им вложили прямо в руки. Прискорбнее всего Старатосу было видеть подобное от умных, образованных людей, неравнодушных ко способам улучшить жизнь общества.

– Совесть?! Ох, небеса, да неужели?! Совесть, то есть, самое причудливое и ненадёжное из наших качеств? Я знал женщину, которой было совестно за то, что она случайно сломала стебель розы, зато ей совершенно ничего не мешало избивать сынишку за любое желание, мысль или поступок, которые не укладывались в её представления о том, как надо. Она была истово уверена, что делает благое дело. Другой человек рисовал прекрасные картины, постигая в них, казалось бы, самую суть природы и мироздания, красоту, незаметную для большинства, и секреты, обычно не привлекающие нашего внимания, но стоящие на самом деле дороже золота, алмазов и платины… но этот же человек ради пустого удовольствия стрелял в лебедей на озере рядом со своим домом, он не использовал ни их мясо, ни даже пух. Нет ничего более шаткого, спорного и продажного, чем ваша хвалёная совесть.

Старатос щёлкнул пальцами с выражением лица, достойным графа или барона, бросающего подачку немытому и необразованному простолюдину – и Марион опустилась на руки Ричарду, он едва успел подхватить её, потому что не был настроен на такую выходку отступника. Впрочем, она падала медленнее, чем ей надлежало, соотнеся естественное тяготение с параметрами и весом её тела – даже несмотря на то, какая Марион была миниатюрная, лёгкая и хрупкая.

– Убирайтесь, – Старатос проговорил это без агрессии или отвращения, лишь с безмерной усталостью, будто бетонная плита лежала на его плечах.

Его утомление было не физическим, ему словно надоело биться в стену непонимания твердолобых дураков, не воспринимающих никаких аргументов.

Отступник развернулся и походкой уверенного в себе и вполне бодрого юноши направился прочь. Он пренебрёг их, как челядью, что явилась на поклон, но он вовсе не был обязан давать им аудиенцию. Никто из них отчего-то не смел ни окликнуть его, ни даже двинуться с места. Погасла сияющая ало-золотая вязь рун, вьющаяся по клинку Карои. Беатриче опустила руку с пятёркой карт, зажатых до сведённых пальцев. Ишка оцепенела. Ричард словно бы вовсе позабыл, как рисовать алхимические руны и пользоваться ими. Никто из них не понимал, каким образом совершенно не пугающий внешне Старатос, ничего не делающий против них, оказывает такой эффект. Как же наивны они были, что полагали взять его количеством! Муравьям не дано победить ураган, щепкам – водоворот. Такой разительный контраст выпивал силы и внушал желание попросту опустить руки.