На севере, в устье долины Сулы, селевые потоки сметали все на своем пути, несясь вперед с оглушающим грохотом. В ревущем месиве мелькали автомобили, трупы животных, обломки домов, а иногда и изуродованные человеческие тела. Ничто не могло устоять перед этим напором: столбы электропередачи, грузовики, мосты, заводы – все уносила с собой неудержимая сила. В считаные часы цветущая долина превратилась в озеро. Спустя много лет старожилы рассказывали, что именно красота окружающего пейзажа заставила Фифи задержаться здесь на целых два дня. Два дня, лишившие жизни десять тысяч человек – мужчин, женщин, детей; два дня, оставившие без пищи и крова шестьсот тысяч местных жителей. За сорок восемь часов маленькая страна размером со штат Нью-Йорк, втиснутая между Никарагуа, Сальвадором и Гватемалой, была сметена силой, равной трем атомным бомбам.

– Сьюзен, сколько ты там пробудешь?

– Мне в самом деле пора идти. Ты останешься здесь?

Филип молча поднялся, бросив на столик доллар. Выйдя в коридор, Сьюзен прижалась лицом к стеклу и поглядела на пустые стулья, на которых они только что сидели. Пытаясь справиться с охватившими ее чувствами, она заговорила быстро-быстро:

– Ну вот, когда я вернусь через два года, ты будешь ждать меня здесь, и мы с тобой тут встретимся как бы тайком. Я расскажу тебе, чем занималась все это время, и ты тоже расскажешь мне о том, что делал. И мы усядемся за этот самый столик, потому что он будет наш. И если я стану Флоренс Найтингейл современности, а ты – знаменитым художником, то в будущем над этим столиком будет красоваться медная табличка с нашими именами.

У зала вылета она сообщила, что не станет оборачиваться, потому что не желает помнить его унылую физиономию, а хочет сохранить в памяти его улыбку. Она также не желала замечать, что его родители не пришли ее проводить… Щадя ее чувства, отец и мать Филипа решили не приезжать в аэропорт. Филип обнял ее, прошептав: «Береги себя». Сьюзен крепко прижалась к нему, словно надеялась увезти с собой аромат его тела и оставить ему свой. Отдав билет стюардессе, она в последний раз обняла Филипа и надула щеки, чтобы он запомнил это клоунское выражение ее лица. А потом помчалась по ступенькам вниз, пробежала по летному полю, взлетела по трапу и исчезла в чреве самолета.

Филип вернулся в бар и уселся за тот же столик. Двигатели «Дугласа» заработали, выплевывая клубы серого дыма. Лопасти пропеллеров разок крутанулись против часовой стрелки, затем дважды медленно провернулись в обратном направлении и стали невидимыми. Самолет развернулся, вырулил на взлетную полосу, к месту старта, и замер, готовясь к разгону. Растущая вдоль полосы трава низко склонилась, словно отвечая на приветствие самолета. Стекла бара завибрировали, когда двигатели заработали на полную мощь, закрылки напоследок махнули провожающим, и двухмоторный самолет начал разбег. Быстро набирая скорость, он вскоре поравнялся с Филипом, и юноша увидел, как поднялся хвост и шасси оторвалось от земли. DC3 быстро набрал высоту, лег на правое крыло и исчез за тонкой пеленой облаков.

Филип некоторое время не отрываясь смотрел в небо, затем перевел взгляд на пустой стул, где несколько минут назад сидела она. И его охватило чувство глубокого одиночества. Он встал и пошел прочь, засунув руки в карманы.

25 сентября, на борту самолета…

Мой Филип,

по-моему, мне не удалось скрыть от тебя свой страх. Я только что видела, как исчезли огни аэродрома. И, пока земля не исчезла за облаками, у меня кружилась голова, но теперь мне гораздо лучше. Я разочарована – не удалось увидеть Манхэттен, но только что в облаках под нами образовался просвет, и я вижу гребни волн. Отсюда они такие маленькие, как барашки. Я даже увидела огромный корабль, который направляется к тебе. Скоро у тебя будет хорошая погода.