В темной квартире тепло и уютно. Закрываю на ключ дверь, несколько раз дергая для проверки фигурную ручку. Стаскиваю с себя многострадальное, измятое и перепачканное свежими бурыми потеками грязи пальто. Стаптываю промокшие насквозь ботинки вместе с носками.

Замечаю на правом, побуревшем от впитавшейся влаги, носке, аккуратную дырку.

Маленький зловредный чертик внутри меня ехидно напевает о завтрашнем разговоре с супругой. Хорошо поет. Эмоционально и в красках. Ну и черт с ним. Прости господи за каламбур. Утро, оно, как известно, мудренее вечера. Поживем – увидим.

Осторожно ступая застывшими ногами по теплому ковру, добираюсь до ванной и с наслаждением умываюсь. Затем, забираюсь под мерное сопение спящей жены, под теплое, согретое теплом женского тела одеяло и мгновенно засыпаю.

Тот же сон. Те же декорации. Только вот скамейки уже заняты. Место за местом, ряд за рядом.

Теперь я обрел право видеть их лица. Белые, сведенные судорогой в нелепый ухмыляющийся оскал лица. Ряд за рядом, круг за кругом. Лица и ухмылки. Я начинаю осматриваться и вздрагиваю, встретив знакомый до боли взгляд. Мама. Именно она смотрит на меня из-под небрежно накинутого платка. Смотрит мертвым, застывшим взглядом, с перекошенном судорогой лицом. Морщинистые, в тонких прожилках синих вен, руки ровно лежат на коленях, сжимая подаренную когда-то мною шаль.

– МАМА! – Я кричу и бегу к ней, слепо спотыкаясь о низкий бортик обитый красным бархатом.

Ползу, ломая ногти о проклятый бархат к ее ногам и обхватываю их руками. Плачу, роняя горячие капли на застывшие, ледяные ноги. Трясу за плечи и глажу щеки в тщетной попытке растормошить, оживить давно мертвое тело.

Чувствую направленный мне в спину взгляд и, обернувшись, вижу ее. Валя.

Валенька. Миленькая моя. Бегу к ней и натыкаюсь на тот же мертвый взгляд и ухмыляющийся оскал. Падаю на холодный бархат и, сжавшись, начинаю плакать. Навзрыд, как ребенок, прижав к лицу сжатые лодочкой ладони.

– Витенька, не плачь, прошу тебя. Ну подумаешь, разбил вазу. Ну ладно не надо. Не плачь. – Мать гладит меня по голове, едва касаясь горячими пальцами спутанных волос.

– Виктор успокойся. Перестань сейчас же. Иначе я уйду. – Хлопок входной двери, легкий сквозняк разносящий тонкий аромат Валиных духов.

Куклы. Лишь мертвые куклы в умело поставленном спектакле. Куклы, рассаженные по своим местам в карикатурной пародии на жизнь. Куклы с растянутыми в улыбке губами и мертвыми лицами. Куклы, ждущие возвращения кукловода.

Поднимаюсь, прижимая пальцы к влажным щекам. И снова вздрагиваю от мягкого тихого смеха.

Нельзя сказать, что Мэнди был плохим парнем. Нет. Как и большинство четырнадцатилетних подростков, он любил потрястись на хорошей дискотеке. Выпить хорошего пива в компании раскрепощенных сверстниц. А на это, как известно, нужны средства. Но вот с добыванием этих самых средств у Мэнди всегда возникали изрядные проблемы. Трясти метлой в шесть утра и получать несчастные шестьсот рэ в месяц – с его точки зрения было весьма унизительно. Предки необходимого количества финансов, естественно, обеспечить не могли. На зарплату матери – секретаря и пенсию отца особо не разбежишься. Торговать наркотой он побаивался.

В этом деле стоит только начать. Вход в этот немудреный бизнес стоит рубль, а вот выход два. Или свои же шлепнут за растрату или потерю товара, или конкуренты.

Вот поэтому-то он и согласился на предложение того забавного толстяка. Работка плевая – денежки хорошие. Проследи за одним человечком шесть дней и получи честно заработанную штуку. Всего-то и делов. И плевать, зачем это нужно. Может жене изменяет. Может, кому дорогу перешел.