И какова же была моя паника, когда Аслан сообщил об уготованной мне роли: предстояло сыграть первым номером в одной из сценок. И вновь пришлось тратить уйму внутренней энергии, настраиваясь и перебарывая мою природную застенчивость. Всяческие уговоры о пощаде были бессмысленны: «диктатор» ни о чём и слушать не желал, к тому же Аслан умел скрывать своё лицо под маской безучастности и безразличия.

В общем, мне предстояло сыграть в сценке «Затянувшаяся зарплата», которая была по сути вульгарной пародией индийских фильмов. Тем более что в СССР с начала 80-х годов была популярна кинокартина «Затянувшаяся расплата». До сих пор не могу понять, почему наша постановка была так названа, поскольку о заработной плате в ней не было ни слова. Похоже, расчёт делался на банальное созвучие, да ещё и в комической окраске. Это был сущий стёб над индийским кинематографом. В качестве драматурга и режиссёра выступал всё тот же Аслан. Если не ошибаюсь, главным его советчиком был Владилен. В целом, композиция состояла из трёх основных действий. В ходе первого несколько наших сокурсниц собрались в одной части сцены, как бы изображая сельский кинотеатр. Там же с ними в огромных роговых очках находился Алан, изображавший «гурона» с папахой на голове, лузгающего семечки и сплёвывающего шелуху себе под ноги. Справедливости ради скажу: играл свою роль он просто изумительно; под мышкой красовался огромный динамик от импортного магнитофона; при этом напевал куплет из индийского фильма «Танцор Диско»:

«Джимми! Джимми! Джимми! Хьажа, хьажа!»

Вторым действием была собственно сценка с моим участием, которая была как бы кинофильмом.

В третьей заключительной части наши девушки изображали растроганных плачущих провинциалок, и тот же Алан последним покидал сцену, лузгая семечки и напевая всё того же своего «Джимми».

Теперь постараюсь воспроизвести по памяти сюжет, в генеральную линию которого по ходу Владилен вносил свои коррективы, чем, собственно, здорово оживил хохматический аспект повествования. Скажу прямо: это был не просто чёрный юмор – это был до безобразия садистский юмор. И, как я сказал ранее, главная миссия досталась не кому иному, а именно мне. А ведь мне больше, чем кому-либо, мешала внутренняя стеснительность.

Тем не менее точка невозврата была преодолена, и я стремительно вылетел на сцену и взволнованно произнёс начало заранее заученного текста:

– Настанет день зарплаты!

Зал замер. И в тот миг очередной приступ природной стеснительности готов был захлестнуть меня с головой, но я совладал с этой неловкостью и с тем же стартовым пафосом продолжил:

– Настанет час возмездия! Мне было четыре года, когда банда «Вонючих носков» ворвалась в наш дом. Их главарь оглушил моего отца своим носком и затем прирезал его собственным галстуком.

Зал взорвался от хохота. Владилен мог торжествовать, потому что именно он внёс в мою роль эти садистские речи, поддержанные главным режиссёром и драматургом Асланом.

Смеяться вместе со всеми остальными студентами, находившимися в зале, среди которых были и мои друзья, было недосуг. Да и роль не позволяла: необходимо было сохранять трагизм и драматизм. Впрочем, не до смеха было, так как я думал только о том, чтобы «отстреляться» и уйти со сцены с чувством исполненного патриотического долга.

Природная стеснительность брала верх, но всё же, превозмогая стыдливость, я продолжил:

– Банда «Вонючих носков» навсегда покинула мой дом, оставив в сердце тяжкое бремя воспоминаний. Они ушли, и с их уходом исчез мой любезный младший брат.

В этот момент из-за кулис, находясь немного за моей спиной, вышел Вова Ибрагимов. Причём, обеими руками он демонстративно задрал обе штанины своих брюк – чтобы были видны носки.