Первой нарушает тишину она.

– Будет дождь, – говорит Ольга.

– Да, похоже на то, – отвечаю я.

Если честно, я не знаю, о чём с ней говорить. Но, похоже, ломать голову над этим вопросом мне и не придётся – Ольга продолжает сама:

– Мне кажется, мы слишком мало общаемся. И совсем ничего не знаем друг о друге, хотя живём под одной крышей…

Что я могу сказать? Она права. Но ведь, если быть откровенным, я и не звал их сюда, они все сами пришли. Вот пусть и рассказывают…

– Скажем, ты… – говорит Ольга, – ты ведь не отсюда, не из этого города в смысле, ты приехал сюда, потому что там жизнь не ладилась, так ведь?

Только не надо лезть ко мне в душу. Хватит с меня и прошлой беседы с Носорогом. Как будто это я тут – средоточие проблем…

Но она и не собирается этого делать. Ольга сама же отвечает за меня:

– Так, я почти уверена. Но это твоё личное дело. Только твоё. Мы все бежим от чего-то или от кого-то, от своих страхов, своих неудач, от своей прошлой жизни… Я и сама…

Ого! Таких откровений я от неё не ожидал. Жду, что будет дальше.

– …и сама бегу. Бегу, потому что не могу найти место, где могла бы остаться, остановиться… не могу нащупать точку опоры… Как будто кто-то поместил меня в невесомость и наблюдает, как я в ней барахтаюсь, тщетно пытаясь зацепиться за что-то, встать на ноги и устоять… – Она несколько секунд молчит (я жду продолжения, смакуя её космическую метафору, которая мне определённо нравится, потому что подходит и к моей жизни), потом осторожно спрашивает: – Извини, я тебя не сильно напрягаю этим разговором?

Я говорю, что нет, не напрягает. Первые тяжёлые капли дождя падают на землю, прибивая траву и разгоняя насекомых. Резкий порыв ветра доносит мелкую водяную пыль и до нас. Что-то холодное шлёпается мне на шею и скатывается за шиворот.

Ольга ёжится, но не уходит. Она продолжает:

– Когда мне было тринадцать, меня изнасиловал отчим. Я не стала ничего говорить маме, ведь она его любила… я просто похоронила эту тайну глубоко внутри себя, в самых отдалённых уголках своей души. Но он не отстал. После этого я периодически спала с ним. Это было невыносимо, но я терпела. Много плакала, но только не при маме. Не хотела её огорчать. Я всё держала внутри, а это росло, словно раковая опухоль, выжигая душу, делая её чёрствой, превращая сердце в кусок льда. Я ненавидела отчима и ненавидела себя. Считала себя жертвой, но в то же самое время мне казалось, что это моё наказание, моя расплата за какой-то давным-давно позабытый грех…

Ольга легонько вздыхает и продолжает:

– В пятнадцать я не выдержала и ушла из дому. Начала скитаться по улицам. Мне было всё равно. Жизнь больше не представляла для меня какой-либо ценности. Дни проходили, один за другим, похожие и бессмысленные. Я ночевала в подвалах, на вокзалах, я путалась со всеми подряд: с бездомными, с наркоманами и пьяницами, с ментами даже. Через год подсела на героин – он избавлял меня от необходимости думать о чём-либо кроме поиска дозы, глухой стеной отгородив от всех неурядиц повседневности. Героин отодвинул все мои былые проблемы на второй план. Но лишь для того, чтобы принести новые проблемы. Я просто поменяла шило на мыло. И всё. Теперь у меня была иная реальность, которая по своей мрачности не уступала предыдущей, если даже не превосходила…

В это время дождь начинает молотить со всей силы, обрушивая струи воды на притихший мир. Нас от него спасает только ветхий навес над крыльцом. Ольга немного придвигается ко мне.

– Я торговала своим телом – телом, на которое мне было плевать; я считала его вместилищем порока, а свою жизнь – расплатой за этот порок. Так прошло года два. Я чувствовала, что всё катится в пропасть, но это меня почти не трогало. Слишком далеко я зашла за грань, чтобы возвращаться…