– А зачем вам… из-вините, я, наверное, не в свое дело лезу…

– Да нет, отчего же… вы же понимаете, я всю жизнь мечтал улететь туда… к дальним берегам, на которых не бывает зимы… убежать от зимы, порождающей чудищ…

– …но вы это уже сделали.

– Что сделал?

– Вы избавились от зимы… зима умерла… её похоронили неделю назад…

Торав спохватывается, Торав не верит себе, неужели… а ведь правда… гнался за чем-то всю свою жизнь, а ведь все так просто…

Торав еще не верит, что все так просто, Торав снимает крылья, так непривычно без крыльев, вроде должно быть легко, а получается наоборот…

– Что же, – герой встает, – имею честь откланяться.

– Постойте… вы… вы куда?

– Искать себе автора.

– А… ну да… конечно… автора…

Торав теряется, Торав ищет какие-то слова, чтобы остановить героя, чтобы он остался, потому что неправильно это, когда уходит герой, непонятно, почему, но неправильно, герои, они… вот черт.

Хлопает дверь.

– …нет-нет, вы ошиблись…

Торав непонимающе смотрит на море, вытащенное из силков, где он ошибся, почему он ошибся, что он сделал не так. А ведь всего-то навсего поставили в море силки на море, чтобы поймать море, чтобы попросить его…

– …уважаемое море, вы бы не могли дать мне пару-тройку чудищ? Мне очень нужно… для истории…

И меньше всего Торав ожидает ответа —

– …но вы ошиблись.

– Ошибся? У вас… у вас нет чудищ?

– Что вы, их больше, чем достаточно, я само – то еще чудище…

– Тогда в чем же…

– …я же не ваше.

– Ну да, конечно же, вы общее… то есть… вы само свое, я хотел сказать.

Море смеется:

– Ну, иногда я бываю и само не свое… но я же не ваше чудище.

– Ой, простите…

– …вот если бы вы родились на каком-нибудь острове или на моем берегу, по вечерам у очага с замиранием сердца слушали сказки про затонувших моряков, рыбаков, пропавших без вести… тогда да, я бы наполнило ваши страницы страхом и ужасом… но я не ваш враг…

– Простите…

– Это вы меня простите… ничем не могу помочь…

– …а вы не знаете, что делают авторы… у которых исчезли чудища?

– Так не бывает.

– Нет, ну что они делают, чем занимаются?

– Но так не бывает.

– Ну, вот если автор всю жизнь боролся с каким-то чудищем, а теперь победил, вот что он…

– …так не бывает.

Торав понимает, что путного ответа не дождется, да и какого ответа можно ждать от летающего города, который живет на свете без году неделю. Торав выходит на улицу непривычно осеннего городка, нужно куда-то идти, нужно что-то делать, знать бы еще, куда, и что…

– …а у вас… страшного не найдется? – спрашивает Торав в маленькой таверне, которая затаилась в переулке.

– Гхм… вроде не держим такого… Ну, хорошо, хорошо, – примирительно говорит хозяйка, – сейчас посмотрю…

Хозяйка уходит, Торав остается наедине с гулом таверны, с пряными и мясными запахами, подернутыми сладкой патокой и туманами осени. Торав ловит обрывки фраз, вертит в пальцах, пытается скрутить из них что-нибудь для истории, – обрывки не скручиваются, рассыпаются сухими листьями, тонким пеплом.

– …мир как с ума сошел, говорят, Дальние Берега снегом замело…

– Да ну, бред какой-то, быть того не может в самом-то деле…

– …а вот может, говорю же, мир с ума спятил, у нас зима умерла, вон, давеча похоронили, а тут нате вам, вон чего делается… Они там уж и не знают, как с зимой с этой совладать с окаянной…

Торав прислушивается.

Не верит себе.

Бросается прочь из таверны, чуть не сбивает с ног дверь, чуть не отдавливает ноги улице, бежит к дому (еще его дому), хватает крылатый город, дергает его за поводья – полный впер-ред, летит к далеким берегам, что значит, крыльев не хватит, вон, мои возьми… Жалко, героя нет, ну что теперь поделать, значит, самому героем побыть придется, никуда не денешься…