– Спасибо. – Сэр Уильям сделал глоток и почувствовал, как жидкий огонь скользнул в желудок, напомнив ему о тех чудесных временах, которые он знавал в Санкт-Петербурге. Ему тогда шел третий десяток, и он находился в центре власти, не на ее задворках, как здесь, в Иокогаме, пиры и веселые попойки, балы, балет, дачи, ночная жизнь и роскошь – для избранных, – огонь в крови, волнующие интриги, восхитительные ужины и Вертинская, мысли о ней никогда надолго не оставляли его.

Пять из семи лет, что он провел там, она была его любовницей – младшая дочь осыпаемого милостями придворного ювелира, благосклонно относившегося к их связи, натура творческая, как и ее отец. Собственная мать Уильяма, русская по происхождению, в ней души не чаяла и хотела, чтобы он женился на ней. «Извини, дорогая мама, об этом нечего и думать, как бы мне самому не хотелось, министерство никогда не одобрит этот брак. Моей женой станет дочь сэра Роджера, Дафна. Извини…»

Он еще раз приложился к фляжке: боль их расставания не притупилась с годами.

– Я думал о Вертинской, – сказал он по-русски.

– А! Да, таких девушек, как в матушке-России, больше нигде не встретишь, – сочувственно ответил Сергеев на том же языке. – Их любовь, если на вас проливается это благословение, длится вечность, и потом начинается снова. – Эта связь долго вызывала снисходительные улыбки в дипломатических кругах и была подробно задокументирована тайной царской полицией, то есть являлась частью досье на сэра Уильяма, с которым Сергеев, разумеется, был хорошо знаком. Девушка поступила глупо, покончив с собой, подумал он, так до конца и не уверенный в том, что сэр Уильям узнал о ее самоубийстве после того, как вернулся в Лондон. Это никогда не было частью большого плана и он не чувствовал себя обязанным рассказывать ему об этом. Почему она это сделала? Из-за этого мужлана? Нет, это, конечно, невозможно, но, какова бы ни была причина, жаль, она была бы полезна нам обоим еще много лет. – Может быть, ваше министерство вновь вас туда назначит – есть и другие Вертинские.

– Боюсь, шансов на это немного.

– Не будем терять надежды. Я также надеюсь, mon ami, что ваш лорд Палмерстон увидит логику в наших претензиях на Курилы. Как и Дарданеллы – и то и другое должно принадлежать России.

Сэр Уильям заметил блеск в его странных, чуть раскосых глазах.

– Боюсь, шансов на это немного.

Прозвучал свисток, возвестивший об окончании первого тайма, счет остался прежним: два – два; резкий звук потонул в буре упреков, похвал, подбадриваний и обещаний жестокой расправы для тех, кто проиграет. Марлоу тут же подошел к Джейми.

– Как вы думаете, мистер Струан и… э… мисс Анжелика не согласятся отобедать со мной днем на «Жемчужине» и совершить небольшую морскую прогулку? – спросил он, делая вид, что это только что пришло ему в голову. – Мне необходимо несколько раз опробовать корабль на море, сразу же как только вернется флот, и я буду рад, если они присоединятся ко мне.

– Думаю, они с удовольствием примут ваше приглашение, почему бы вам не спросить его самого?

– Какое время было бы на ваш взгляд подходящим?

– Любой день часов в одиннадцать или перед самым ужином.

– Спасибо, спасибо огромное. – Марлоу просиял, и только тут заметил, как Джейми бледен. – О, с вами все в порядке?

– Да, спасибо. – Джейми натянуто улыбнулся и отошел.

Последнее время он думал о своем будущем. Несколько недель назад он написал в Шотландию Морин Росс, своей невесте. Написал, чтобы она больше не ждала его – почти три года с их последней встречи, пять лет после помолвки, – что ему очень жаль, что он осознает, как ужасно поступает, заставив ее прождать так долго, но он абсолютно, окончательно уверился в том, что Восток не место для леди, и в равной степени убедился, что Азия была его домом, Иокогама, Гонконг, Шанхай, где-угодно, но здесь, и он не имеет намерения уезжать. Да, он понимает, что вел себя нечестно по отношению к ней, но их помолвка подошла к концу. Это письмо будет его последним.