Малкольм Струан застывшим взглядом смотрел на письмо, его будущее – в руинах, прошлое – в руинах, все переменилось. Значит, она тайпэн! Мать – тайпэн! Если так говорит дядя Гордон, значит, это правда! Она обманом украла у меня мое право первородства, она сделала это, моя мать.

Но разве не к этому она стремилась все эти годы? Разве она не делала всегда всего необходимого, чтобы подчинить себе отца, меня, всех нас – где лестью, где мольбами, где слезами, где интригами. Эти ее сводящие с ума молитвы всей семьей и церковь дважды по воскресеньям, мы как на веревке тащимся следом, хотя одного раза более чем достаточно. А выпивка! «Пьянство есть мерзость» и чтение цитат из Библии весь день напролет до состояния полного безумия, никакого веселья в нашей жизни, неукоснительное соблюдение Великого и всех остальных постов, беспрестанное воспевание гениальности Дирка Струана, черт бы его побрал, вечные причитания, какой, мол, ужас, что он умер таким молодым, – и никогда ни словом не обмолвилась о том, что он погиб в тайфуне, сжимая в объятиях свою китайскую любовницу – факт, который был тогда и остается сейчас самым громким скандалом во всей Азии, – и вечные проповеди о греховности плоти, слабость отца, смерть сестры и близнецов…

Он вдруг сел прямо в своем кресле с высокой спинкой. Безумие? Именно! – подумал он. Не смог бы я упрятать ее в сумасшедший дом? Может быть, она действительно больна. Согласился бы дядя Гордон помочь мне… Ай-й-йа! Это я сошел с ума. Это я…

– Малкольм! Время обедать.

Он поднял глаза и увидел себя, увидел, как он разговаривает с Анжеликой, говорит ей, как она красива, но не будет ли она очень сильно против, если он попросит ее пойти туда без него, поскольку ему необходимо принять несколько серьезных решений, написать письма – нет, ничего, что затрагивало бы ее, вовсе нет, так, несколько деловых вопросов – и все это время в голове, как мельничные жернова, с тяжелым скрежетом вращались фразы «возвращайся один» и «кланяйся, она тайпэн».

– Прошу тебя, Анжелика.

– Конечно, если ты этого хочешь, но ты действительно чувствуешь себя хорошо, любовь моя? У тебя нет жара, правда?

Он позволил ей потрогать его лоб, поймал ее руку и притянул к себе, усадив на колени, поцеловал ее, а она поцеловала его и весело расхохоталась, потом поправила корсаж и сказала, что вернется после урока музыки, пусть он не беспокоится, и что для дагеротипа он должен будет надеть вечерний костюм, и, о, тебе так понравится мое новое бальное платье.

А потом он опять остался наедине со своими мыслями, и те же слова перемалывали его мозг: «возвращайся один… Она тайпэн.» Как смела она отменить заказ на ружья – что она понимает в здешнем рынке?

Тайпэн по закону. Значит, она действительно правит всем курятником, и мною. Безусловно, до тех пор, пока мне не исполнится двадцать один, и кто знает, сколько еще потом. Пока не перестанет им быть. Пока…

А, не в этом ли ключ? Не это ли имел в виду дядя Гордон, когда писал: будь китайцем. Как это – быть китайцем? Как поступил бы китаец, оказавшись в такой ловушке, как я?

Как раз перед тем, как погрузиться в свой особый сон, он улыбнулся.

Поскольку была суббота и день выдался ясный, у обрыва назначили футбольный матч. Почти все Поселение наблюдало за игрой с обычными драками и истерией, и на поле, и за его пределами, всякий раз, когда та или другая команда забивала гол. Армия играла против флота, по пятьдесят человек с каждой стороны. Счет был 2:1 в пользу армии, и первая половина еще не кончилась. Удары по ногам разрешались, потасовки разрешались, разрешалось вообще почти все, и единственной целью было протолкнуть мяч между стоек противника.