В темноте спортивная комната казалась жуткой. Наверное, из-за рукохода, перекладинки которого чуть поблескивали, отражая мерцание стен. Будто огромная-преогромная улыбка чудовища.

Наконец, я добралась до кухни. Контейнер с едой оказался закодирован, и чтобы его открыть, надо было запускать всю кухонную программу. Я уже решила, что так и останусь голодная до утра – до овсянки!!! – когда заметила наверху, на крышке контейнера, несколько незапечатанных комплектов. Придвинула табуретку, залезла, встала на цыпочки, дотянулась. Ура-а-а-а!!!..

Взяла первый попавшийся, отлепила соломинку и сунула в рот. Вкуснотища!

Перекатывая на языке вкуснющую тающую массу, я пошла обратно. Пожалела, что не захватила еще один, про запас. Они же там, наверное, все разные!..

И тут услышала голос. Мамин. Приглушенный, из-за стены:

– … просто я была уверена, что если пишут «семейная пропозиция»…

– Удивляюсь тебе, – там же, за стеной, ответил ей папа. – Не в первый же раз. Пора бы запомнить, что любое предложение «для всей семьи» – это на троих. Рассчитывают на нормальных людей.

Я собиралась идти дальше: ни с того ни с сего сильно захотелось спать. Но тут мама снова заговорила, и я осталась на месте, потому что услышала свое имя:

– Я уже сказала Юсте.

Папа звучно зевнул – наверное, его тоже тянуло в сон:

– Ну и замечательно. Свозим Юську на море. Робни ведь у нас купался… подожди, в каком это году мы тогда выиграли?… Такой же где-то был, как она сейчас.

– Чуть постарше. Уже шесть исполнилось, я точно помню… Но, Эдвар, так нельзя.

– Почему это? – он опять зевнул, еще громче.

– Мы не можем улететь и оставить Роба здесь одного…

– Глупости. Здоровый взрослый парень. Ему же на днях восемнадцать стукнет.

– …в его день рождения. Так нельзя, пойми!

– Расслабься, Андрэ. Наоборот: пацан первый раз в жизни отметит день рождения так, как сам считает нужным. Пригласит кого захочет, замутит вечеринку хоть до утра… может быть, уговорит наконец свою девушку – вдруг она из тех, кто на дух не переносит блок-свидалок?…

– У Роба нет девушки.

– Думаешь, он все тебе рассказывает?

Папа засмеялся. Подслушивать за дверью нехорошо! – подумалось мне почему-то голосом Воспитальки. Еда в комплекте закончилась, и я облизнула соломинку. Жалко, такая вкуснятина… хотя есть больше не хотелось. И спать тоже.

– Он ничего не рассказывает, – очень серьезно сказала мама. – Поэтому я и беспокоюсь. У него сейчас тяжелый период, Эдвар. В этом возрасте у многих бывает, особенно у мальчишек… Психический надлом, даже кризис. Робни все держит в себе, но это еще хуже. Я скачала индивидуальную консультацию Психолога. Главная рекомендация – уделять ребенку как можно больше внимания, ни в коем случае не оставлять один на один с его проблемами. Иначе могут быть любые… последствия.

– Перестань. Давай спать.

– У Роба очень ранимая психика. Вспомни, как болезненно он воспринял рождение Юсты…

– Я думаю! А как я воспринял, ты хоть помнишь?! Но ты ж у нас сумасшедшая, Андрэ, если на чем зациклишься, тебя не переубедить. Ну ладно, ладно… хорошая получилась девчонка…

– Послушай, Эдвар, я тут подумала… только не обижайся. Может, я полечу сама с детьми?

– И выдашь Робни за своего мужа? Не смеши меня. Там с этим строго.

– Если б я не сказала Юське… Отдохнули бы втроем, как тогда. Ты, я и Роб. А она бы и не заметила, в этом возрасте дети легко…

Дальше я ничего не слышала. Бежала по коридору, и пружинистое скользильное покрытие на полу глушило звук отчаянного топота босых ног.

А слезы текли бесшумно.

– Какое оно?

Роб начал медленно подниматься с корточек, штанга на его плечах то и дело кренилась в сторону. Лицо Роба покраснело и перекосилось, как будто он только что съел что-то очень-очень невкусное. Колени задрожали, и в этот момент штанга легко подскочила вверх, подхваченная с двух сторон программными зажимами.