– Не скучно с вами, – наконец сказал он со вздохом. – Ладно, попробую договориться. Мысль настолько бредовая, что аж интересно.

Сергей ухмыльнулся.

– Вроде бы нынче ночью тоже кто-то бредил. Бесовское одержание и вообще, – напомнил он.

Болотин нахмурился и укоризненно покачал головой.

– Да, друзья! Не перевелись еще на Руси истинные мужчины, способные защитить общественный порядок и спасти даму! Сергей Васильевич не только обезвредил безумца, но и буквально вырвал из его лап всем нам известную Лидию Евлампиевну Сахарович! Я подробно пишу об этом в сегодняшнем номере своей газеты. Предлагаю тост за гостя и временного участника нашего сообщества господина Белозерова!

Бокал редактора «Гатчинской мысли» Девяткина, шипя шампанским, звонко ударился о бокал Сергея. Остальные бокалы охотно присоединились. Авдотья Семеновна с гордостью смотрела на жильца, словно сама его родила, воспитала и благословила на подвиг.

Сергей мог бы сказать, что никто госпожу Сахарович не спасал, что она сама преотлично себя спасла, изукрасив рожу приказчика длинными ногтями… А смысл? Болотин совершенно справедливо заметил: назвали героем, так терпи.

Благородное собрание заседало в просторной гостиной дома Печенкиной. В одном углу стоял массивный стол с винами и закусками, другой был занят черным роялем. У стен, оклеенных пестрыми обоями, притулились стулья с вычурными изогнутыми спинками. Пол устилал цветастый, порядком вытертый бухарский ковер. Подоконники высоких окон трогательно оккупировали горшочки с геранью. Обстановка была не слишком богатая, но домашняя, располагавшая к доверительному общению.

Как рассказала Настенька, встречи участников литературно-музыкального кружка обычно проходили по вторникам и пятницам с семи до десяти вчера. Порой засиживались и допоздна, обсуждая сплетни или споря о высокой политике. Практиковали фуршеты, для чего ежемесячно сдавали Авдотье Семеновне по семи рублей на персону. Взносом хозяйки был кров и приготовление закусок.

На заседание кружка Белозеров собирался с любопытством. Служа в Киеве, хаживал он в свободное от службы время по приглашениям в разные салоны. Когда один, когда с Феодорой Спиридоновной. Купеческая вдова в свое время выпорхнула замуж из дворянского гнезда, так что кое-какие связи сохранились. В салонах читали чужие и собственные стихи, пели романсы, болтали обо всем на свете, – и все это Сергею, в общем, было не слишком интересно. Однако в обществе случались танцы под шампанское, а хорошенькие девушки млели от гусарского мундира, не говоря уже об умении статного гусара быстро набросать эскизный портрет в заветном девичьем альбоме. Таким образом, Белозеров пользовался успехом и вообще не скучал.

Путем наблюдений Сергей усвоил, что в каждом салоне существует более-менее постоянный набор персонажей. Хоть интеллигенты собираются, хоть дворяне, хоть купцы, а некие типажи присутствуют непременно и независимо от общественного положения собравшихся.

Всегда есть меланхолик а-ля Чайльд Гарольд с отрешенным, тоскующим взором. Найдется флегматик, который, подпирая стену, зевает, лениво смотрит на публику и, кажется, сам себя спрашивает, за каким чертом он здесь появился. Присутствует вольнодумец, собирающий вокруг себя небольшой кружок восторженных дам и пылко проповедующий нечто либеральное. В противовес ему выступает консерватор – человек здравомыслящий, защитник устоев, опора власти. Ну и так далее…

Салон госпожи Печенкиной не являлся исключением. Был здесь свой меланхолик – нестарый человек, хозяин местного книжного магазина Владимир Петрович Гатилов. Он заметно сутулился и покашливал, что наводило на мысль о слабом здоровье. В роли флегматика явно выступал высокий и крепкий мужчина лет тридцати пяти Арнольд Александрович Терентьев, частнопрактикующий доктор-терапевт. Окинув Сергея внимательным взглядом, он нехотя сказал, что серьезных заболеваний, судя по внешнему виду, нет, однако пройти осмотр не помешало бы, и вручил неофиту свою визитную карточку с адресом кабинета. «Всенепременно», – вежливо пообещал Сергей, убирая карточку в карман.