– А вот возьму и выпью! Только предупреждаю – я пьяная нехорошая! – застращала она, выставляя на стол ещё одну рюмку.

– В каком смысле?! – поинтересовался заинтригованный этим обстоятельством гость.

– Могу в морду дать.

– Статья сто девятая Уголовного кодекса – «Умышленное телесное повреждение, не опасное для жизни». Наказывается лишением свободы до трёх лет в санатории общего режима.

– Если я дам в морду, то повреждение будет опасным для жизни!

– Статья сто восьмая – «Умышленное тяжкое телесное повреждение» – от пяти до двенадцати годиков.

– Наливай, прокурор! Только мне половиночку, – распорядилась Виолетта, подвигая к гостю початую бутылку.

– У нудиста и прокурора много общего: один оголяет тело, другой человеческие пороки. Первый видит идеал в шлюхе, второй – в матери-героине, но матери-героине предпочитает всё же шлюху.

Жульдя-Бандя встал с подъятой рюмкой, что означало торжественность момента и что обязанности тамады он возлагает на себя.

– Я поднимаю бокал с этим благородным напитком, – он понюхал содержимое рюмки, походившее на нечто терпко-сладкое, будто запах застоялой в тазу воды, с ванильным сиропом, в котором неделей раньше вымачивали дубовые веники, что и отобразилось на физиономии. – За наше предприятие!

– Сначала пьют за знакомство, – напомнила Виолетта, с чем было трудно не согласиться.

– Это всё происки оптимистов и очкастых интеллигентиков, – гость снова заявил о себе как о философе. – Стереотипный подход к жизни уничтожает инициативу, в свою очередь уничтожающую прогресс, в свою очередь уничтожающий…

– Так, хватит! За ваше предприятие! – согласилась молодая женщина, так и не узнавшая, чему угрожает уничтожением прогресс.

– Мечта поэта! – отправляя в рот терпкую ядрёную капусту, констатировал философ, продолжая мысль. – Высшая точка научно-технического прогресса станет отправной к обратному процессу. Человечество изобрело умные машины, оградив себя от необходимости думать и развиваться, что станет началом конца. Люди станут тупеть, что мы сегодня и наблюдаем. Философы вымрут, как динозавры. Вымру и я.

Жульдя-Бандя на секунду прекратил жевать, отчего на кухне воцарилась трагическая тишина. Ему от чистого сердца не хотелось вымирать. Это не входило в его планы, к тому же он не мог просто так взять и осиротить ни в чём не повинное человечество в лице женской его половины. Гость в очередной раз наполнил коньяком рюмки, чему хозяйка уже не противилась.

– У меня родился тост! – он многообещающе воззрился в малахитовые очи Виолетты. – За великого мастера словесной импровизации! За…

– Ладно, хватит, мы уже в курсе, – остановила хозяйка гостя, давая себе отчёт в том, что легендарный орденопросец способен обратить тост в философский трактат. – А ты всё-таки хам!

– У меня и раньше относительно этого возникали подозрения, – с лёгкостью принял обвинительный вердикт Жульдя-Бандя, накалывая вилкой поджаристые ломтики картошечки.

– Сначала пьют за женщин, – напомнила одна из их представительниц. – А потом за странствующих философов, великих мастеров словесного поноса и хамов.

Чтобы подтвердить это, вознесла рюмку, встала, преумножая величину торжественности, на какое-то время став похожей на Жанну д` Арк, только вместо меча – с небольшим стеклянным сосудом в руках, и провозгласила:

– За прекрасную половину человечества!

Махнула одним глотком, дав повод гостю сделать замечание:

– Коньяк пьют мелкими глотками, смакуя.

– Закусывая квашеной капустой, – удачно реабилитировалась Виолетта.

Молодой человек, рисуя радужные перспективы, открывающиеся на безоблачном фоне исцеления трудящихся и нетрудоспособного населения, настойчиво уговаривал хозяйку внести посильный вклад в организацию проекта в размере двух тысяч рублей.