У Джано Беридзе водятся деньги, потому что ему платят за монументальное искусство. Но он месяцами не слышит от жены ничего, кроме «дай денег».
– А не позвонить ли Беломору?
– Других идей нет, Мольер? Вадик с женой разводится.
– Радость какая! Поехали! А то они драться начнут!
В будке телефона девушка с футляром скрипки. Кричит в трубку:
– Ты же обещал!.. Можно в Гольяново у подруги… Может, на Бауманской, у выхода? Где «Союзпечать»… метро еще ходит… Ну и вали на фиг, козел!
Бухается на скамейку, в слезы.
– Как вас зовут?
– Серафима. Короче, Сима. – Хлюп-хлюп! – Ыгы! Вам это, мальчики, может показаться странным. И не модным даже.
– Ну, почему, – возражает Джано, пытаясь закурить. – Типа, и шестикрылый серафим на перепутье мне, это самое, явился. Правильно, Игорь?
– Ну да. Хотя у Пушкина серафим шестикрылый, но вообще-то он двукрылый. Есть такой чин среди ангелов.
– А что вы тут мокнете, как гуси, джентльмены?
– Автомат двушку сожрал.
– У меня тоже первую сожрал. Поэтому я, знаете, что делаю? Я наменяю в метро несколько штук, на всякий случай, и хожу.
Утерла слезы, уже не плачет.
– Серафима шестикрылая, сыграй нам что-нибудь!
– Прямо здесь?
– Конечно, что хочешь!
– Ой, не знаю даже! Ладно, кусочек из Брамса.
Вынимает скрипку, дотрагивается до струн смычком – даже Москва замирает, стихает капель из водостока.
Выпиваем по глотку.
– Поехали с нами, – говорит Беридзе.
– Да вы что? Куда? Меня из общежития выгонят!
Глава 9.
Милена уходит от Беломора. Она бродит по квартире, собирает чемодан, бросает туда одежду, как в плохом индийском кино. Вадим сзади, пытается вставить хоть слово, но куда там. Она говорит без цезур и знаков препинания.
– …меня мама давно предупреждала что от такого мудака ничего хорошего не жди ну и что я только жду Вадик когда ты припрешься откуда-нибудь среди ночи бухой как верблюд после шнапса и думаешь мне не противно что у тебя Вадик то спички с телефонами девиц то платок кружевной то презерватив б-р-р-р ты падаешь на дно жизни Вадим и когда ты вдруг надеваешь свитер который ненавидишь а у тебя на шее засосы я не знаю как мне с этим жить отвечай подлый засранец!
Беломор ходит за ней по пятам с бутылкой пива, едва успевая вставлять в поток сознания реплики, как вехи:
– А собаку куда? Ты об этом подумала?
– Собака едет к маме Жанне! Дакота, ко мне!
– Нет, ко мне! Дакота, скажи, кого ты больше любишь?
Пожилая собака сопит тяжело, переводит влажные глаза с Милены на Беломора.
– Пишущую машинку тоже заберешь?
– Оставляю тебе на память, говнюк! А «Историки Рима» мои! Так что читай свои «Былое и думы», набирайся ума, ешкин кот!
Именно в этот момент появляемся мы: то есть я, Джуно и случайная Сима со своей скрипкой.
– Вадим, – кричит Милена, – это ты на прощанье мне подстроил? Невыносимо!
– Это не я, это Мольер!
– Игорь, ты? Пьяные рожи! Из-за вас, алкаши проклятые, даже не разведешься по-человечески. А что это за балерина, мать вашу?
– Извините, я не балерина, я музыкант, меня Серафимой зовут.
– Ага, ага…
– Милена, прекрати, мы христиане, мы обязаны! Гость в доме – мир в доме.
– О! Тоже мне чукча нашелся! У нас скоро будет МУР в доме. Ты гостей назвал, а еду купил? У нас в холодильнике дубль пусто!
– Не надо лгать, дорогая! А сырки?
– Я тебе больше не дорогая, а сырки собака съела!
– Собака?..
– Собака.
– А вот я позавчера две котлеты принесла из кулинарии! И где они? Одна – морковная, от язвы, думала, тебе на утро…
– А я думал, тоже Дакоте… Ладно, шестикрылая, снимай куртон, будешь помогать. У нас праздник развода.
Серафима чистит картошку, жалуясь Милене на жениха:
– Я ему говорю: Егорий, если ты сомневаешься, давай вместе к врачу сходим. У меня-то пока ничего!