– Славик, тебя зачем поставили командовать отделением? Чтобы ты решал кадровые вопросы и решал кому быть офицеров, а кому нет или передавал свой неоценимый службы опыт курсантам?

– Были бы курсанты, а то сосунки эти десятиклассники! Понимаешь? От маминой соски только оторвали, еще молоко на губах не обсохло! – процедил со злостью Бочкарев. – Вспомни, как мы с тобой, прежде, чем сесть за парты в системе, еще три года на лодках служили.

– Так ты чего, на нем решил отыграться за свои бесцельно прожитые годы? Потому, что ты служил три года, а он не служит, а пришел прямо из-за классной парты? – с какой-то иронией сказал старшина, – а мне этот курсант нравится. У него есть характер. Он не выдал тебя. Ты же приказал ему? А он не сказал. Это дорого стоит!

Алексей больше слушать не стал и ушел из ротного помещения подальше от своего старшины.

– Морозов! Иди гальюн драить! – передразнил старшину Бочкарева встретившийся ему на трапе курсант из его отделения Богданов, который любил подразнить Морозова.

Но Алексей старался на его подколки не отвечать и прошел мимо.

Курсанты его отделения видели отношение старшины Бочкарева к Морозову и многим это даже нравилось и они, подражая старшине, так же подкалывали Морозова. А он знал, что плакать нельзя, драться тоже – отчислят. Надо терпеть, если он хочет остаться курсантом. Он хотел учиться и закончить училище.

Вечером, после вечерней проверки, он подошел к Бочкареву и доложил, что после отбоя пойдет приводить гальюн в порядок, как сказал старшина роты.

– Можешь не ходить, – хмуро сказал Бочкарев, – наказания нет. Горлов тебе уже благодарность за усердие объявил!

– Мне старшина роты, мичман Горлов, приказал доделать работу в гальюне после отбоя! – приняв строевую стойку, доложил Морозов.

– Можете ложиться спать, – каким-то усталым голосом сказал Бочкарев.

– Разрешите обратиться лично к нему, чтобы потом не было непоняток и меня не наказали?

– Не разрешаю! – сказал Бочкарев, сидя на своей койке и снимая длинные синие носки.

– Тогда разрешите идти работать в гальюн? – продолжал настаивать Морозов с каким-то вызовом, глядя в глаза Бочкареву.

– Да делай, что хочешь! – махнул рукой Бочкарев, – раз уж так тебе не по нраву состояние гальюна и спать не хочется – иди работай! Надоели вы мне все! – и, накинув одеяло, отвернулся к стенке.

– Есть! – с какой-то злостью выговорил Морозов и, повернувшись, направился в гальюн.

За его спиной раздался смех Богданова.

В гальюне к нему подошел курсант Николай Глаголев из его же отделения.

– Ну что, будем убирать? Тебе десять дучек и мне десять дучек, потом поделим писсуары.

– А ты зачем? – удивился Морозов, – иди спи! Это я должен навести порядок.

– А мне тоже не нравится, когда гальюн не в порядке! – улыбнулся Николай, – и потом я тоже хочу получить благодарность от старшины роты. А то только тебе благодарности. Я сейчас принесу гитару, мы надраим все, а потом тихонько попоем.

В гальюн заглянул дежурный по роте – старшина из другого отделения, другого взвода.

– А вы чего тут делаете?

– Мы? – усмехнулся Глаголев, – наводим порядок!

– Вот и отлично! Мои дневальные хотя бы поспят! – обрадовался старшина и закрыл дверь.

Морозов посмотрел на Глаголева, и они дружно рассмеялись.

Глаголев сбегал за гитарой, когда вернулся, то с ним пришли еще два курсанта с их отделения. Дружно вчетвером они быстро убрали весь гальюн, а потом еще посидели и попели курсантские песни.

«Весь выпит спирт, команда спит, а лодка кренится и погружается» – пели они.

Услышав пение, их выгнал спать дежурный по роте.

Алексей лежал в койке и ему не спалось, он был благодарен свои товарищам по отделению, пришедшим к нему на помощь. Конечно, он один бы тоже справился, не так быстро, но вместе было веселее. Наверное, это и называется настоящей флотской дружбой.