Оля, зачем-то нарядившаяся в темно-синий брючный костюм. Разумовский в парадном кителе, увешанном орденами. И его высокопревосходительство канцлер. Келлер, как и всегда, облачился в штатское, вылил на себя целое ведерко одеколона и суетился. Сначала дернулся было нам навстречу, но тут же вспомнил, что в помещении нет ни единого журналиста, и работать на публику совершенно не обязательно. Впрочем, даже оставаясь рядом с остальными, Келлер все равно умудрялся мельтешить так, что я не сразу заметил за его изрядно раздавшейся в талии фигурой еще одного гостя.

Главного из присутствующих – если не по чину, то по фактическому положению уж точно.

Сиятельный князь Николай Ильич Морозов, как и подобает офицеру, в общей суете не участвовал. Стоял чуть поодаль, подпирая стену широкими тяжелыми плечами. За прошедшие десять лет мой старый знакомый разве что слегка раздался в талии, а в остальном не изменился ничуть: все так же сиял гладкой лысиной и так и не избавился от привычки тайком теребить сросшиеся с бакенбардами могучие седые усы.

Впрочем, нет, было кое-что еще новое – скрещенные фельдмаршальские жезлы под короной на золотых погонах. Прямо как те, что носил в свое время я. Видимо, покойный братец не жадничал и присвоил своему заместителю в Совете безопасности следующий классный чин.

Возможно, сразу после того, как прежний я отправился в некрополь у Александро-Невской лавры.

– Смотри – сам Морозов! – прошипел Камбулат. – Ничего себе!

Из моих товарищей сравнительно свободно себя ощущал только Поплавский. Он то ли уже бывал в Зимнем, то ли умел в любой ситуации иметь невозмутимый и лихой вид матерого вояки – даже блеск орденов и грозных начальственных очей его ничуть не смущал.

– Господа курсанты, – негромко скомандовал Разумовский. – В одну шеренгу – становись!

Мы тут же выстроились по росту. Первым Поплавский, за ним Камбулат, потом я и Корф, рядом с которым тут же встала Оля. Без команды, просто подошла, стуча по паркету каблуками туфель. Видимо, из-за нее весь подобающий в таких случаях военный церемониал и закончился: Разумовский молча кивнул и отошел в сторону, уступая место в центре его высокопревосходительству канцлеру.

– Доброго дня, судари… и сударыня!

Келлер развернулся к Оле и тут же натянул на лицо дежурную улыбку. Так, будто отрабатывал положенное шоу, забыв, что на этот раз вовсе не находится под прицелом фотокамер. Он и раньше не блистал особыми талантами, а за прошедшие десять лет, похоже, научился только кривляться для репортеров, выдавая зазубренные фразы.

Я вдруг подумал, что канцлер – вторая… ну, или по меньшей мере третья по значимости политическая фигура в государстве – чем-то напоминает марионетку. Дорогую, сшитую из отличных материалов, отлаженную до винтика и обретшую запредельное сходство с человеком, но все же способную говорить или двигаться, только когда у нее из интересного места торчит рука.

Знать бы – чья.

– Рад приветствовать вас всех, хоть нас и свели здесь сегодня не самые приятные события, – продолжил Келлер. – Однако мне – как и наверняка любому из присутствующих – отрадно видеть перед собой настоящий цвет нации, этих отважных молодых людей, которые, невзирая на опасность, все же смогли выполнить свой долг перед Отечеством и…

Дальше я не слушал. Эта речь, как и все предыдущие, затянулась минут этак на семь, однако по содержанию уложилась бы в пару строк. То, что задорно и с какой-то нездешней мужественностью в голосе вещал Келлер, в переводе на русский означало примерно следующее: мы награждаем вас без свидетелей и чуть ли не тайно, потому что спецслужбы и старик Морозов лично в очередной раз облажались, и четырем чуть ли не подросткам пришлось делать их работу. Мы искренне благодарим вас за подвиги, однако крайне не рекомендуем болтать о них за пределами этой комнаты. А кто будет болтать – тот ни разу не молодец. И о военной или какой-либо другой карьере может забыть. Этого его высокопревосходительство, конечно, не озвучил даже в иносказательной форме, но я догадался и сам.