– Меня зовут Антон Филиппович, и мне нравятся ваши картины.

Ма́рика сразу представила графическую картинку, в которую вязью было вписано «Антон Филиппович», а в конце стояла большая жирная красная точка.

– Прикольно. Но где вы видели мои картины?

– В галерее Романа. У меня есть небольшое помещение, и я предлагаю сделать вашу персональную выставку.

– Когда и сколько квадратных метров?

– Двести, и в течение месяца.

Марика понимала, что удача, словно мячик, оказалась в её ладонях, ощутимая, упругая, и следующий ход – за ней. Она обвела взглядом художников и уже увидела будущую экспозицию выставки.

Неожиданно в зал ворвалась Кристина. С перекошенным от ярости лицом она что-то кричала, хватала за рукав Антона Филипповича, тянула к выходу, тыкала пальцем в лицо Ма́рики. Безмятежное лицо Антона Филипповича расплылось в улыбке, он протянул Ма́рике визитку со словами «позвоните завтра» и вышел вместе с Кристиной.

В зале повисли негласный вопрос: «Что это было?» – и хохот. В первый момент, когда возникла Крис, Ма́рика решила не иметь ничего общего с визитёром, но после разразившегося скандала передумала.

– Вы слышали? Мы устраиваем выставку! Все мы! В галерее вот этого чела. Завтра договорюсь с ним и вам расскажу. А пока приглашаю к себе на позирование!

– Ма́рика, ты это серьёзно? Ты нас приглашаешь в мастерскую?

– Да! У меня только одна картина осталась. Выручайте. Будем разговаривать о счастье, смысле вашей – только вашей – жизни. Этот чел предложил сделать мою персональную выставку, но я с одной картиной не потяну. Поэтому это будет НАША общая выставка! Ну и я напишу что-то новое

Луиза

Умытый за ночь город встречал утренними звуками: шуршанием шин, хлопаньем дверей подъездов, металлическим скрипом трамвайных колёс на поворотах. Ма́рика с наслаждением впитывала эти звуки и запахи утреннего города: лёгкую прохладу, влажность асфальта, ванильную сладость из дверей кофеен.

С упорством маньячки всё шла и шла вперед, пропуская на переходе нахлынувшую толпу. Чувствовала себя как рыба, плывущая против течения. Наполнялась динамичной энергией нового дня, которая была сжата, как пружина. Вот ещё квартал, вот ещё полчаса, и начнётся «жара»: деревянные подрамники, пахнущие берёзой, будут затянуты грунтованным холстом.

Наверное, хватит десяти больших картин. А может, и меньше. Ма́рика вспоминала, как её охватило волнение от пустых залов художественной галереи – впервые ей надо самой решать, что будет висеть на выставке. Да, её картины хороши, но их пока нет.

Антон Филиппович спросил, может быть, перекрасить стены перед её выставкой?

Перекрасить стены – как мило. Если бы она знала, какие картины будут на них висеть. Но то, что они будут большие – это однозначно.

Гулкие звуки улицы отрезались тяжёлой дверью подъезда. Марика вышла из лифта и в полутьме чуть не запнулась за сидящую на полу фигуру.

– Ли́са, это ты? Что здесь делаешь?

Девчонка с дредами на голове вскочила, схватив рюкзак, на котором сидела: «Привет, я пришла пораньше. Мы же договаривались. Ты помнишь?»

Марика не помнила. Честно, не помнила, чтобы кого-то приглашала на портрет в этот день. Сегодня хотелось приготовить холсты – это таинство. Ей нравилось всё делать самой: неспешно, в тишине, мечтая, что появится на этой картине. Своеобразная медитация, без которой всё может пойти насмарку.

– Ли́са, а что если я тебя не приглашала? – Ма́рика уже впускала девочку в мастерскую, включала чайник.

– Я на это и рассчитывала, – засмеялась Ли́са, – эффект неожиданности! Меня ещё никто не рисовал, а я так хочу!

– Эх, Ли́са, ты Лиса́, и всё этим и сказано, – Ма́рике нравилась непринуждённость этой девчонки. – Завтракай, а я пока приготовлю холст.