Размышления прервала машина, завернувшая с улицы к шлагбауму. Профессор достал второй телефон с защищенной связью, осторожно настроил камеру и стал ждать. Водитель немного посидел, потом, судя по силуэту, стал набирать номер. Наконец, дверь открылась. Из салона вышел спортивный мужик лет сорока в брюках и рубашке. Хрена лысого ты – Хасай оглы. Мужчина оглянулся, прошелся по улице, осмотрелся во дворе. Позвонил еще, сначала, видимо, на номер Индрикова, а потом уже на другой и, минуты две поговорив, сел обратно в машину. Такси еще постояло и вскоре уехало.

Изучая на фото водителя, Индриков сделал два глубоких ингаляторных вдоха и принялся разбирать противоречивые мысли. С одной стороны, тип, понято, непростой, и, значит, его точно ведут. Но, с другой стороны, тактика оказалась совсем не та, какую он ожидал, – слишком осторожная. Следовало отсюда только одно. По какой-то причине хозяева Марата охоту на него не открыли, а такой расклад оставлял шанс на маневр. Первым делом сейчас требовалась связь со вторым, резервным контактом. Встретиться можно здесь же на Совке, всего в получасе ходьбы. Передвигаться куда-то по Москве – самоубийство. На подходах к метро, к вокзалам он будет как на виду. Разве только автобусом, но это крайняя мера. Нужно только решить с ноутом и уйти с прямых пустых улиц.

За тем, как хрустит корпус и крошится в дробилке монитор его нового серого Asus, Индриков наблюдал в провонявшей маслом и пловом шиномонтажке Фархода. Недалеко от путей. Шел наудачу, не зная, но, догадываясь, что старый знакомый наверняка заливает ковидную грусть в том же железном бараке, где промышляет кустарной утилизацией покрышек. Не ошибся. Ротор продребезжал минуты три, уничтожив ноут, а затем и рабочий телефон. Лишь маленькая зеленая плата выскочила на память к его ногам.

Отписав своему второму контакту, налегке с одним портфелем Индриков двинулся к вокзалу через гаражи и дальше через рынок. Несколько раз попадались на глаза такси. Те это были машины или не те, но ощущение полного окружения, усиливалось. В одной из подворотен он свернул к черной двери и негромко постучал, повторяя «Дай ла джи-а-о, су». Сначала с той стороны слабо зашептала девушка, видно, не понимая, чего он хочет, а затем дверь открыл пузатый коренастый в полной санитарной экипировке хозяин Ван Донг.

– Профессор! Завтракать? – глаза пугливо разглядывали проулки за спиной гостя – Мы готовить в одиннадцать.

– Ничего, я пока чая выпью. Пустишь?

За ярким столиком вьетнамского кафе с играющими в одном из углов детьми пришло, наконец, небольшое облегчение. Щебетание малышей рождало теплые образы юности, ежегодных студенческих каникул в Ханое у отца, который лет пять руководил разными инженерными проектами.

Теперь можно было собраться с мыслями, сосредоточиться. Индриков умылся, нормально причесал всклоченные волосы на висках и затылке, затер на рукаве курки свежее пыльное пятно. Черт возьми, подумал он, прибавлю я за сегодня седины.

Резервный контакт с ответом тоже не спешил, и в ожидании чая профессор, чтобы немного перезагрузиться, пообщался с Ван Донг. Говорили о бизнесе, о жизни закрытого рынка, о поставках продуктов. Забавно, но в возбужденном состоянии вьетнамский давался куда свободнее, чем обычно. Видимо нейронка отрабатывала лингвистику на адреналине. Мелькнула вдруг и хорошая идея:

– Ван, а племянники еще держат охранный бизнес на «Садоводе»?

– Так точно. Держат – в голосе вьетнамца отозвалась гордость – На Садовод держат. На Люблино – рынок – тоже держат.

– И почем сейчас сутки с охраной?