Да что погреб, они и на эту рыбалку с приключениями добирались – Олег единственный из всех умудрился провалиться под лед. И ведь шагал между Толиком и Павлом, а все одно провалился. Последний лед – это вам не весенний. Тот колется звонко, наперед трещит да прогибается, словно предупреждает. Последний же лед просел под Олегом совершенно беззвучно. Ух! – и нет человека. Одна только голова над снежно-водяной кашей дергается. Ясное дело, сумку с водкой Олег успел отбросить в сторону, а вот удочку, коловорот и червей – все утопил. Конечно, вытянули его, бедолагу, а он и греться не стал. Отжал наспех одежонку, глотнул из бутыли – и поскорее к лункам. Пока вертел-крутил коловоротом, согрелся и ожил. У Павла реквизировал запасную удочку, у Толика приманкой разжился. Выдолбил ямину для будущего улова, поплевал на крючок – и вперед! Правда, волосы до сих пор мокрые, точно пиявки, расползшиеся на лбу, но физиономия так и сияет. Потому как дорвался, обалдуй, до главного своего счастья!

Губы Павла сами собой разъехались в стороны. Стало смешно. От собственных егозливых мыслей, от Олеговой удачливой невезучести, от нервной беготни по озеру Толика. Бывают люди, что скучают наедине с собой, а бывают такие, что скучают в компаниях, – Павел обычно скучал в компаниях. В любых, кроме одной-единственной, в которой куковать приходилось с Олегом и Толиком. Как правило, в детстве друзей заводят десятками и дюжинами, в зрелом возрасте душа ищет тишины и уединения. А может, корочкой обрастает, скорлупкой недоброй. Друзья ведь не посуда – расставил и забыл. О них помнить надо, заботиться, любить да жалеть периодически. Значит, хочешь не хочешь, а кусочек сердца вынь да положь, и кусочки – они у людей тоже разные выходят. В детстве-то сердце обхватами меряют, тоннами да гектолитрами. У взрослых – иная картина и иные мерки. Вот и его дружба с Толиком и Олегом тянулась лет с семи; обоих он знал, как облупленных, и все положенные сердечно-апельсиновые дольки давным-давно поделил с ними поровну. Во всяком случае, для них он точно бы снял последний полушубок со всем полагающимся исподним. К слову сказать, не раз и снимал – случалось такое в жизни. И над ними же мог без стеснения потешаться, язвить да хохмить. Понятно, в свою очередь терпел ответные наезды да насмешки.

– Что, Павлуш, будет у нас бартер – твоих ершиков на моих кабанчиков? Я, к примеру, согласен. Давно ершиной ушицы не ел, а ты, я знаю, жареных чебачков обожаешь.

Павел скривился. Ершик у него был один-единственный.

– Ну, чего молчишь? Согласен, нет?

– Твоих чебачков еще на предмет глистов проверить бы надо.

– Нормально у них с глистами! Все, как у людей. Так что закусывай и не волнуйся – хуже не будет… О-о, глянь-ка! Наш деловой бредет!

Оба уставились в сторону размашисто вышагивающего Толика.

– Что-то не вижу я у него рыбы.

– Шутишь? – Павел улыбнулся. – Он у нас бегун-разрядник, а здесь вон какое раздолье! Километр от лунки до лунки – самое то для нашего скорохода!

– И важный какой, смотри-смотри! – потешался Олег. – Прямо медведь топтыгин! Уть-путь, уть-путь, – даже под ноги не глядит. Вот увидишь, сейчас нырнет…

– Не каркай, пловец! Это к тебе простуда не липнет, а нам с Толяном болеть нельзя. У нас детки малые, тещи с зятьями да жены.

– Знаю, видел у Толика на стене. Посадил, называется, генеалогическое древо. Уже и для внуков кружки заготовил. Не терпится человечку.

– А что такого? Я тоже внуку бы обрадовался.

– Внуки-то ладно, дело в другом. Все кругом стали деревья себе рисовать, родословные изучать да подмалевывать, и вы туда же поскакали. Что, в аристократию потянуло? Или за модой гонитесь?