И откуда только берутся корифеи парамедицины? Самозарождаются, мутируют под влиянием климатических и пищевых факторов или выпекают их в подпольных пекарнях?

Термос и блюдо с бутербродами я разместил на подносе.

Я шел, оставляя за собой запертые двери. Борьба за живучесть продолжается в каждом отсеке.

Поспел к моменту расставания. Марш, марш по палатам. Отбой.

– Постараемся выспаться. Завтра потребуются неутомленный мозг и ясность сознания, – напутствовал нас Нимисов.

Сладких снов всей честной компании.

Аркаша налил какао в чашку.

– Дождь на убыль пошёл.

Я прислушался. Похоже, так и есть.

– Идите спать, Петр Иванович.

– Недалече, успею.

С чего это Нимисов такой ласковый? Бдительность притупляет, а сам штык точит? Или гораздо банальнее – расплюемся мы, пойдет следственная канитель, и прости – прощай, Мехико? Времени осталось всего ничего, не месяцы – недели. Вот он и сплачивает команду посулами. Что он другим обещал? Он или Страчанский?

– Чего от будущего ждешь, душа моя, на что надеешься?

– Александр Борисович решил заканчивать подготовку в Москве. А дальше – Мехико.

– Нет, лично твои планы.

Он улыбнулся.

– Александр Борисович обещал устроить приглашение в хороший турнир, в Гастингс. За счет организаторов. Знаете, как сколько стоит туда попасть?

– Трудно? Я думал, наоборот – легко теперь.

– Приехать в Гастингс легко, а в главный турнир попасть – ой-ой. Труднее, чем раньше. Таких, как я, в Европу пропасть хлынула – мастеров с невысоким рейтингом. Отхватят призы, отгрызут коэффициент и ходу дальше. С деньгами западники расстаются неохотно, а с коэффициентами и того тяжелее. Препоны ставят, отборочные «опены», просейся через них. Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко. Опять же взносы, проживание… А секунданта Александра Борисовича пригласят персонально, а уж там я им покажу!

Угадал. Аркаша тоже на крючке обещания.

– Я рад, что оставляю тебя в столь светлом расположении духа. Покойной ночи!

Дверь из комнаты в общий зал тоже могучая. Через решетку окна пробиться без ацетиленового резака невозможно. Да и вообще, в доме пока никто не погибал.

Я настроил будильник и улёгся.

Допустим, дождь прекратится – когда за нами приедут? Или придется ждать, пока спадет вода в Желчуге и переправляться самим?

Гуси– гуси! Га-га-га! Есть хотите? Так летите!

У меня в запасе есть очень недурной гусик. Надо подумать. Он у меня – ultima racio.

Вершина горы розовела. Мировой слёт фламинго. Небо чистое. Жаль, я не художник, впечатляет. Изобрести, что ли, торт с длинным названием: «Снежная вершина горы Риз в лучах утреннего солнца», на японский манер.

Нимисов показался на пороге:

– Я готов.

Мы благоговейно молчали. Предстояла схватка за астральные тела, и Валерий Васильевич – единственная наша надежда.

– Помните, вы должны быть мысленно рядом. Я очень рассчитываю на вашу ментальную поддержку.

Чрезвычайно экстравагантный метод сплочения команды.

Мы направились к погребу-леднику.

Олег открыл дверь.

– Проверю, нет ли кого.

Слышно было, как он зажигает внутри спички, звякает «летучей мышью».

Мы стояли в пяти шагах от входа.

– Когда я войду внутрь, прошу всех отойти на сорок метров, – отрешённый голос Валерия Васильевича, надо признать, производил впечатление. Веяло от него потусторонним, таинственным.

Олег вернулся.

– Ни единой живой души, – криво усмехнулся он.

Нимисов загасил фонарь. Свет ему не нужен, он, как кошка. Или леопард. Не оборачиваясь, он скрылся в проеме двери. Олег прикрыл её, и мы почтительно удалились. Там, во мраке ледника– склепа решалась наша судьба.

Я отошел в сторонку, сел на пенек. Сыро.