Вжимаю её ближе, в себя. В пах, где давно уже просятся другие развлечения. Прикрываю глаза, вдох сквозь зубы. И Мышка дёргается, наверно, испуганно. Только у меня от этого — звёздочки и страшное желание завалить её прямо здесь. И плевать на всю чушь, имя которой принципы.

Как будто они меня когда-то останавливали.

И мои ладони скользят выше, по охрененно нежной коже. Сильно, не давая ей вырваться. Поднимают резинку белья, забираются дальше.

А закрытые глаза только усиливают и так не в меру коматозные ощущения.

— Нет, — а вот и Мышкина адекватность проснулась. — Нет, я… Кот. Я не… Костя!

Отчаяние в голосе это, конечно, бальзам на раны, но пора прекращать спектакль.

Открыв глаза, встречаюсь с жалобным взглядом. На грани слёз. Переворачивающим на хрен всё, что осталось от моей души.

— Пожалуйста.

Обречённый, без надежды на спасения, шёпот.

Руки, обхватившие за плечи.

И опущенная голова несопротивляющейся Мышки.

Гадство.

Подхватив за талию, бросаю её на пассажирское. Пока она выпутывает длинные ноги из коробки передач, хватаю кофту и не глядя отправляю туда же.

Сволочизм, мать вашу.

С силой тру лицо, пытаясь вернуться в себя. Ладони всё ещё горят от гладкости её кожи. Пах болезненно тянет, но не обломится ни ему, ни мне.

На хрен такие приключения.

Вдох, выдох.

Скотство.

— Адрес, — хрипло.

Мотор заводится со второго раза, первый я попадаю мимо кнопки.

Выдыхаю, держа руль.

— Проспект Винницкого, 15, — едва слышно.

Шёпот, блин? Серьёзно? Это вместо извинений, «Я случайно» и «Больше так не буду»?

Обиженно взвизгивают шины.

С парковки я вылетаю не глядя. Подрезаю два ряда под истошные клаксоны. Но ни черта не слышу, всё ещё летая в тех запредельных ощущениях. В тяжести её тела на мне. В полных эмоциями глазах. Во всей этой её вспышке, которая обернулась форменным издевательством.

К Мышке не поворачиваюсь из принципа. Хватит. Вот так зависать на ней — хреновый вариант по всем статьям.

Ага, сколько я это уже говорил? С момента знакомства каждые пару часов, вот только толку ноль.

Проспект Винницкого выныривает внезапно. Казалось, ехать ещё и ехать, а он уже вот. Встречает рядами серых девяти и шестнадцатиэтажек. Угрожает облупившимися пятиэтажками и развалюхами в два этажа.

Без интереса глядя вперёд, я останавливаюсь на красный.

Компания школьников с завистью сверлят машину взглядами.

— Я здесь выйду, — сдавленно заявляет эта смертница, пытаясь открыть дверь прямо на дорогу.

Совсем крыша поехала? Хорошо хоть после её финта я с психа заблокировал все двери.

— Открой! — злое.

О, мы вернулись к началу.

Не собираясь отвечать, трогаюсь с места. Наговорились уже. Так, что эмоций хватанули по самую крышечку. И если ей мало, то мне лет на десять хватит.

— Воскресенский! — И кулаком в плечо.

Но про её кулаки мы уже всё выяснили. А вот сдерживать эмоции ей жизненно необходимо, иначе никакое курьерство не спасёт. Влетит в Звягинцева и в свои прошлые проблемы со всего максималистского разбега.

Одиннадцатый дом, тринадцатый и, наконец, пятнадцатый.

Пятиэтажка, но на фоне остальных ухоженная. Краска на стенах не облупилась, на балконах, сплошь затянутых пластиком, никто не сушит бельё. Всё чинно и почти современно.

Хмыкнув, заезжаю во двор. С соседнего сидения теперь даже возмущённого сопения не слышно.

Ок, номер квартиры она не сказала, так что тормозим прямо здесь.

Останавливаюсь прямо посередине узкой подъездной дороги, которая тянется вдоль всего дома. Дома, где у подъездов разбиты мини-огороды и клумбы — месяца через два здесь должно быть море зелени — а за нами следят горстка пенсионерок у ближайшего подъезда.