– Мэймэй, прошу тебя, – настаивал Форман, почти задыхаясь от быстрого поднятия и ветра, гулявшего по крыше. – Спустись, и мы поговорим, – медленно ковыляя, он приближался к ней, чернея в тяжелом пальто на фоне неоновых вывесок. – Я все тебе расскажу, спускайся, – звал, будто ребенка, уговаривал, словно мог дать ей что-то взамен, кроме нелепого знака Инь-Янь, охваченного черным пламенем, в память о его появлении; просил, как просят орган у умирающего; торговался, набивая себе цену.

Ни в этом ли ирония. Монстр никогда не торговался прежде: рубил с плеча, не думая о последствиях, закатывал истерии, капризничал по поводу и без, да так, что Ларссон казался образцом филантропии. Порешить всех и вся, а там по обстановке. Это было его девизом, его кредо, но только до момента, пока обстановка не накалилась. И вот сейчас он внял голосу разума, так почему бы не услышать, что он скажет?

– Он знал, Джейсон? – ее слова улетели с порывом ветра, чуть не сбившего Формана с ног. – Джером знал, что Атлас остался там – внизу? – вспоминая первого, павшего в вендетте Атласа, ей следовало бы заплакать, но слез не было. Их попросту не осталось.

Незатуманенный чувствами разум вновь четко анализировал факты, мысли стали кристально ясными, а желание разреветься и сдохнуть развеялось без следа. Боль и слезы ушли вместе с Джеромом Мастерсом, оставшемся лежать на асфальте в луже собственной крови. У нее осталось только сожаление.

– Он знал, что ты бросил Атласа умирать? – перекрикивая очередной порыв, задала она тот самый вопрос, от которого Форман замер на месте.

– Узнал, перед тем как его не стало, – что много лет оставалось домыслами подтвердилось. – И сказал мне об этом в день своей смерти, – голос Формана и его шаги были все ближе.

– И поэтому он мертв, да? Ты не смог отпустить нас и избавился от него? – после ее вопроса шарканье и стук трости опять прекратились. Значит, Форман подошел достаточно близко, чтобы не промазать в этот раз.

– Что ты такое… Я бы никогда! Мэймэй, спустись немедленно! – приказал он.

Вот теперь с ней говорил настоящий Монстр, а не его жалкое плаксивое подобие, запуганное не такой уж и тенью из прошлого. Но и она уже не та девочка, хватавшаяся за него, как за единственного близкого друга. Долг жизни больше ее не тяготит. Он выплачен, когда Эванс спасла Формана из огня, как он когда-то вытащил ее из морской пучины. И вот он показал свое лицо – истинную личину Монстра. Он потерял не только приставку Куки и дреды в огне. Пламя спалило остатки его храбрости и превратило в это – то, чем он стал теперь.

– Как ты можешь спать по ночам, Форман? – только и смогла она выдать, впервые за долгие годы назвав его так. – Как ты спишь, зная, что натворил? – разочарование из семи букв для нее теперь всегда будет «Джейсон».

– Херово! – сорвался он и развел руками с зажатыми в них револьвером и тростью в стороны. – Я знаю, что наложал, но я не убивал Джерома, клянусь тебе! Это все Атлас. Это он! Разве ты не видишь, что он делает?

Эванс, что называется, смотрела и видела. На этот раз по-настоящему, а не слепо доверяя. Форман опять устраивал аукцион, но при этом сам пришел сюда с определенной целью – убрать свидетеля, чего даже не скрывал.

– Ты выпустил его. Ты выпустил Северный Ветер из катакомб, – правда, истина, от которой не спрятаться, заставила Формана отступить, а Эванс не отступала. – Он придет за тобой. Он уже здесь, и никому от него не спрятаться. Идет Северный Ветер, и все это твоя вина.

Бледное лицо Монстра исказила гримасой ужаса. Специально или нет, но он виновен, что Джерома больше нет с ними. С ней. К становлению Эванс как 小姐 Костлявой Форман лично приложил руку. Монстр сжал зубы от злости и пальцы на револьвере. Убей он ее сейчас, и правды будет похоронена вместе с ней. Когда-нибудь, через годы кто-то докопается до истины, вот только свидетелей тому уже не будет. Мертвецы как правило не болтают.