Выбора у Настасьи Дмитриевны не оставалось; надо было с радостью, как за единственный исход, ухватиться за это место, тем более, что хотя работы, видимо, предстояло много, но жалованье давали приличное и соглашались взять вместе с ребенком. Пришлось проститься со свободой, со своим, хоть маленьким, но собственным углом и из самостоятельной хозяйки перейти на положение почти прислуги. Нелегко далась эта перемена бедной женщине.

Не сразу уложилась в новые, тесные рамки и выросшая на просторе, привыкшая свободно выражать свои впечатления и вкусы самолюбивая, независимая по характеру Галя. Сначала девочка резко протестовала, отстаивая свое детское равноправие, говоря прямо и открыто все, что возмущало или сердило ее, восхищало и радовало. Но жизнь шла своим чередом: постепенно умная, чуткая девочка сумела найти в ней настоящее место, примириться с ним и не так уже болезненно ощущать шероховатости своего положения.

Первый же день водворения Гали на новое место ознаменовался шумным событием.

Обежав и осмотрев всё, интересовавшее ее в доме и на дворе, девочка забралась в прилегавший к веранде большой сад. Она успела уже исследовать значительную его часть, как вдруг остановилась на углу одной аллеи, заинтересованная происходящим там.

Около старой раскидистой яблони, обильно увешанной красневшими на ней громадными плодами, возился худощавый гимназист лет четырнадцати. Облюбовав два особенно крупных и соблазнительных яблока, манивших его со значительной высоты, мальчик прибегал к различным ухищрениям, чтобы сбить их. Одним из приемов, притом крайне неудачным, было бросание на дерево форменной гимназической фуражки. Как и следовало ожидать, не оправдав возложенных на него надежд, головной убор сверх того еще и сам, зацепившись, повис на одном попутном суку.

– Вот глупая! Вот противная! – громко выбранил гимназист свою, в сущности, ни в чем не повинную фуражку.

Теперь пришлось, отложив временно мысли о яблоках, заняться извлечением застрявшего предмета. С этой целью мальчик делал нелепые и безуспешные прыжки и скачки, пытался даже вскарабкаться по стволу, но в результате фуражка оставалась на своем прежнем месте, а он, запыхавшийся, побледневший от усталости и злости, – тоже на своем.

При последней неудавшейся попытке и неловком скачке гимназиста, завершившихся вдобавок еще и падением, за его спиной раздался звонкий веселый смех. Он сердито повернулся.

В нескольких шагах он заметил крохотную для своих лет худенькую смуглую девочку, с тонкой длинной шейкой, взъерошенной черной шапкой вьющихся волос и непомерно громадными, по сравнению с личиком, блестящими, словно мокрыми, черными глазами. Заложив руки за спину, она насмешливо смотрела на гимназиста.

Еще утром, в момент приезда этой особы, он видел ее и теперь тотчас узнал. «Противный галчонок! Вот уж по шерсти кличка!» – подумал он.

В эту минуту девочка действительно всей своей внешностью напоминала хохлатенького, недавно вылупившегося из яйца веселого и предприимчивого черного птенчика.

В свою очередь, и она в не особенно лестных выражениях успела оценить про себя наружность и движения гимназиста.

«Вот косолапый! Вот неловкий! Опять мимо! А пыхтит! А сопит! Сам желто-серый, глаза как вода. И торчат!.. Вот-вот выскочат. Точно у вареного судака. Ну, прямо судак!»

«Ну-ну, ну-ну… Давай же! – мысленно подбадривала она. – Опять мимо! Да где ему!.. А уши-то? – девочка снова перешла к критической оценке наружности гимназиста. – Как у котелка, точь-в-точь: хоть бери двумя руками да и ставь, куда хочешь. Только ставить, пожалуй, никуда не захочется, – га-а-адкий!» – окончательно забраковала мальчика Галя.