– Она испугается, – предположила Варвара.

– Да, испугается, – подтвердил Лукьян.

– Да, – согласился я. – Испугается.

И мы перешли на другие темы.

Мне важно было знать, где ограничивалось моё влияние на мир, были ли границы, и было ли это влияние вообще. Церкви мне уже несколько лет не хватало – ответы священников не удовлетворяли. Не всё можно было спрашивать. И твоих ответов мне не хватало – на многое ты просто не отвечала. Хватало лишь самой тебя, но рядом были другие люди. И я спрашивал у внешнего мира, каково моё влияние на него. Варвара и Лукьян как его представители охотно мне отвечали. Но вечером после совместных мудрствований от всего этого оставался осадок. В философствовании счастья нет. Мудрствуют лишь несчастные люди. В твоих детских наивных утверждениях и назиданиях счастья было гораздо больше. И я чувствовал, что расстояние до тебя увеличивается не тогда, когда ты уезжаешь, а когда я сам огораживался своими замысловатыми логическими строениями, сам заковывал себя в цепи и прибивал к стенам набивших оскомину законов и прописных истин. Откровения со временем пошлеют, имеют свойства черстветь, и спасительная сегодня мысль через время становится обузой.

Боже, сколько настоящей любви на Земле, должно быть, – раз за разом тут и там для разных людей и пар вспыхивают и угасают откровения личного характера. Эти откровения не для всех и исчезают буднично. Но их много, и они не связанны ни с чем: ни с какими догмами, ни с какими аксиомами. Для них нет авторитетов, слава Богу. «Дух дышит, где хочет».

Ты снова торопливым шагом пересекала площадь Чайковского, на ходу стягивая с волос васильковый платочек и убирая его в чёрную сумку. Я давал тебе отойти на сотню метров, а потом шёл за тобой, срезая углы на газоне, и возле метро догонял тебя. Это становилось привычным, но и всегда волнительным продолжением литургии.

– Галя, ты сегодня даже к кресту не подошла после службы.

– Я тороплюсь.

– У меня уже три билета в кино на Марэн. Вы пойдёте?

Ты твёрдо отказывалась:

– У меня пять нерешенных проблем. Когда премьера?

– Двадцать девятого. Пожалуйста.

– У меня в этот день удаляют коренные зубы – точно не смогу.

Настаивать я не решался, но чувство уверенности, что билеты я покупал именно тебе, оставалось, и меня лишь интересовал вопрос, как же, каким образом это случится.

Ты неожиданно спросила:

– Вы были у о. Иоанна? Что он вам сказал?

Я замялся и не знал, что ответить. Ты заметила это и на нашем перекрёстке стала выпытывать:

– Отвечайте, что он сказал про разницу в возрасте?

– Да неважно, Галя.

– Нет, важно. Что он сказал?

Ты стояла напротив, как учительница младших классов, и смотрела мне в глаза.

– Чтобы я женился на тебе.

Лицо твоё несколько секунд не выдавало никаких эмоций. Сказанное, наверное, никак не укладывалось в голове, и реакция задерживалась.

– Что вы врёте?

– Честное слово, Галя. Я сам не ожидал.

– Да вы совсем не так всё ему рассказали. Не так всё изложили. Скажите ему, что вы досаждаете девушке. Обещаете?

– Хорошо. Спрошу его ещё раз.

Ты рассеянно попрощалась и пошла в сторону дома. Я долго смотрел вслед и, только когда ты исчезла за вторым перекрёстком, тоже пошёл домой.

В понедельник я нашёл новый повод разговорить тебя и написал в «дневниках»:

– «Галя, продайте мне Ваши зубы мудрости. В Бельгии есть сумасшедший коллекционер, который платит за них тысячи, и я мог бы хорошо заработать. Он строит зубной музей и утверждает, что может определить по зубу возраст, национальность, характер и имя владельца. Я Вам предлагаю по двести алтын за каждый зуб. Соглашайтесь».