Но милославские поля Рязанщины были сказочно далеки – где-то в тридевятом царстве, в тридесятом государстве… Рядом оставалось только смазливое лицо «православного буддиста» Лукьяна. Две избранности, казалось мне, не давали ему покоя и боролись внутри: Ветхий Завет с Новым не так легко уживаются в одной душе, как их ни склеивай. Тридцатидвухлетний Лукьян был тому ярким примером и разбавлял все свои противоречия нейтральным созерцательством.

Однажды на репетиции одного спектакля он решил исполнить сочинённую им песню «Паранойя». Через неделю, ссылаясь на проблемы с собственной головой, он наотрез отказался от своей роли, а она была главной. И за месяц до второго показа спектакля мне пришлось учить его текст. «Паранойя» же, вернее, защита от неё и переживание за свой рассудок привели его в церковь, и он уже полгода как посещал все литургии.

Мы пили кофе и гоняли бильярдные шары в немноголюдном в ранние часы кафе «Моно». Оно открывалось в полдень, и после службы мы часто оказывались там вдвоём или же с одной его знакомой Варварой. Варвара была довольно красивой, несколько старше тебя, и общение с ней давало мне много, начиная с уверенности в общении с тобой. К тому же она легко пропитывалась нашими вариантами устройства мира, развивала их, добавляла недостающие звенья в мозаиках умозаключений, и делиться с ней самыми недоказуемыми предположениями было приятно.

Единственными яркими недостатками Варвары были тяга к прошлому, мужской ум и виски «Четыре розы». Из статуса красивой девушки она сама переходила в статус товарища. Разница в возрасте для неё не была вопросом, и она легко смотрела на мир чужими глазами.

– А ты мог бы влюбиться в женщину на двадцать два года старшую тебя?

– Поменяться с Галей местами? Мне нужно срочно умереть. Просто срочно.

– Чтобы родиться заново?

– Да, тогда ей будет сорок четыре, а мне двадцать.

– Тогда она уже будет за тобой бегать? – вмешался Лукьян.

– Нет, роли останутся. Я буду так же добиваться её доверия. Она так же не будет открываться и будет считать меня маньяком. Причины ей будут названы иные: что моя любовь – это временная страсть, что доверять таким, не повидавшим жизни, неопытным мужчинам – большая глупость. И всё же основная причина окажется той же самой: большая разница в возрасте.

– А любовь или её отсутствие уже не причина? – поинтересовалась Варвара.

– Любви от неё я и теперь не требую. Как можно требовать того, чего нет?

– Да! – подтвердил Лукьян. – Как? Что ты от неё тогда хочешь?

– Доверия. Больше ничего. Чтобы она принимала мою любовь. Чтобы она открыла глаза и увидела её, – горячился я. – Для этого не требуется взаимности.

– Представляю, как медведь влюбляется в собирающую грибы Машу и носится за ней по лесу, чтобы объясниться, – загоготал Лукьян.

– Пока примерно так и выглядит, – заулыбался я удачному сравнению.

Белокурая девушка Алекс с пустующей барной стойки принесла нам ещё по кофе. Варвара закурила на подоконнике. Хотелось подойти и отобрать у неё сигарету и стакан с «Четырьмя розами», а вместе с ними меланхолию и прошлое и освободить её от всего этого одним махом.

– Как же вы снова встретитесь? – спросила она.

– Это произойдёт само. Сперва будет лишь смутное чувство того, что тебе кого-то недостаёт. Оно появится в лет шестнадцать. А в двадцать мы столкнёмся на улице. В буквальном смысле столкнёмся: даже ударимся. Лица окажутся совсем близко. Я сразу узнаю её по глазам. Она меня тоже. «Вы?!» Она мне так скажет: «Вы?!» Потом не поверит сама себе и отстранится. Я скажу так: «Галя?! Галя, я не совсем всё помню, но я вас люблю».