В августе 1991 года СССР прекратил свое существование. Начался тотальный развал системы. Первыми, как ступени ракеты, отвалились «братские республики». А с ними – республиканские союзы художников и республиканские музеи со всеми своими сокровищами. Коих было немало.

Распределение художественных ценностей в СССР еще с 1920-х годов было поставлено на широкую ногу. Щедрой рукой сотни шедевров перемещались в республиканские музеи с целью справедливого рассредоточения искусства по территории страны. Многих из них нам теперь не видать как своих ушей. Но сейчас не об этом.

Перестроечный хаос сменился жестким рыночным курсом. Российское художественное сообщество разделилось на две неравные части. Меньшая часть восприняла новую реальность как возможность, большая – как катастрофу. Меньшая, уцепившись за рыночный паровоз, понеслась на всех парах вперед, большая была сметена на обочину и растерянно пыталась осознать происходящее.

Фрустрация по поводу кардинальных институциональных перемен усугублялась чисто творческими страданиями. Получив доступ к актуальному западному искусству, российские художники осознали свою глубокую провинциальность. Им нечего было предъявить миру. Многолетняя закупоренность в герметичном советском официозе, отсутствие возможности изучать современные мировые тренды привели к неизбежному отставанию. Что делать, было непонятно.

На этом фоне в начале 1990-х в художественной среде появились новые люди – галеристы. Вот только что их не было и – раз! – уже есть. Да-да, именно так и бывает во времена великих переломов. Как говорил Михаил Сергеевич Горбачёв, процесс пошел.

В 1990-м открылись «Галерея Марата Гельмана» и «Риджина» Владимира Овчаренко, в 1991-м – «Галерея в Трёхпрудном» Авдея Тер-Оганьяна, в 1992-м – «Айдан» Айдан Салаховой, в 1993-м – «XL» Елены Селиной. Конечно, это далеко не полный список, но это те самые «отцы-основатели» – люди, роль которых в создании и развитии новейшего российского арт-рынка трудно переоценить.

Марат Гельман ввел в обиход понятие арт-бизнеса как такового. В стране, которая много десятилетий жила в условиях плановой экономики и не имела представления о бизнесе вообще, а уж об арт-бизнесе тем более, это был настоящий прорыв.

Немногие из тех, кто пришел тогда в арт-бизнес, профессионально обучались искусству. Сам Гельман, например, был инженером по образованию. Учиться галерейному делу приходилось на ходу, что называется, «с колес», зачастую – изобретая велосипед. Зато энергии, драйва, веселой самоуверенности было через край.

Новоиспеченные галеристы были увлечены западными рыночными моделями. Они полагали, что стоит только перенести зарубежные образцы на родную почву, как всё сразу отлично заработает. Впоследствии те из них, кто удержался и продолжил длительное развитие, неоднократно меняли свои подходы и стратегии. Но тогда они были первопроходцами, ледоколами. И лед таки тронулся, господа присяжные заседатели!

К началу 2000-х сформировались новые русские капиталы. Искусство стало востребовано бизнес-элитой. Сначала для чисто утилитарных целей – «повесить на стену». Шикарные офисы, многочисленные дома и квартиры, яхты и самолеты нуждались в соответствующем оформлении. Нарождающиеся российские коллекционеры начали учиться жить с искусством.

В то же время крупные компании включились в мировую экономику и стали ориентироваться на западные корпоративные тренды. Возникло понимание, что язык искусства интернационален. Если ты хочешь вызвать доверие международных партнеров, искусство – один из самых универсальных ключей. Это вполне прагматическое соображение положило начало многим частным и корпоративным коллекциям.