– Вызови ко мне Вербицкого, – спокойным тоном попросил Леонтьев ассистентку.

Когда сотрудник с траурным выражением лица вошел в директорский кабинет, Юрий Михайлович, не чуждый красивым жестам, размашисто подписал лежавшую перед ним бумагу и протянул листок Борису.

– Принимай Семерку, Борис Валентинович.

Вербицкий внимательно изучал текст.

– С сегодняшнего дня ты назначен исполняющим обязанности заведующего лаборатории номер семь, – пояснил директор. – Я подписал приказ.

– А Шувалов? – поднял ожившие глаза Вербицкий.

– Он отстранен. Точнее, уволен. – Леонтьев сжал губы и с досадой махнул кулаком. – Хоть бы извинился, подлец, попытался оправдаться, я ведь столько для него сделал. Так нет, полез на рожон. Он, видишь ли, прав – и всё тут!

– Шувалов всегда такой.

– Знаю! – раздраженно оборвал директор.

Еще он прекрасно знал, что выдающихся ученых с покладистым характером не бывает. Каждый из них подобен необработанному алмазу и переламывает входящие лучи всяк по-своему. Чтобы огранить такого, надо самому быть бриллиантом чистой воды. Это из заурядных научных пахарей, как из стекляшек, можно мастерить блестящие ровные бусы. Бусинка к бусинке на одной ниточке на шее хозяина. Куда голова повернется, там и дзинькают дешевые стекляшки. Только звон их и блеск плохо слышен и тускл. Иное дело крупный алмаз. Такой годами обрабатывать надо, а потом еще впихнуть в достойную оправу.

Леонтьев исподлобья взглянул на Вербицкого. Былая скорбь на лице новоиспеченного завлаба уступила место нервному возбуждению.

– Ты можешь, поехать домой, Борис. Мы понимаем твое состояние.

Вербицкий потупился и затряс головой.

– Ей уже не поможешь. Когда я здесь, в коллективе, мне легче. Работа – лучшее лекарство, вы же знаете.

– Да, разумеется. – Уставший взгляд бесцельно скользил по столу. Леонтьева не покидало чувство, что в сегодняшней суматохе он упустил нечто важное.

– Юрий Михайлович, господин Сатори на проводе, – прервала раздумья директора ассистентка.

– Соединяй, – вздохнув полной грудью, решил Леонтьев.

– Здравствуйте, уважаемый Леонтьев-сан, – щебетал японец. – Я хотеть обсудить нейропротез для моего заказчика. Теория доктора Шувалова и наша технология позволяет его сделать. Господин Танака готов много финансировать. Мне надо официальный встреча с доктор Шувалов.

– Почему вы все время говорите только о Шувалове? У нас есть и другие специалисты.

– О! Другие специалисты есть и у нас в Японии. А доктора Шувалова нет. Он один такой.

– Минуточку. – Леонтьев поднял тяжелый взгляд на Вербицкого, прикрыл рукой трубку и тихо спросил: – Помнишь доклад Шувалова на последней конференции?

«Кто ж его не помнит», – ответил красноречивый взгляд Вербицкого.

– Готов подключить нейроны мозга к протезу руки?

Глаза Бориса округлились.

– Это же только теория. В нее мало кто верит. Даже знаменитый профессор Фокс из Англии выражал сомнения в справедливости теории Шувалова.

– Поэтому японцы и обратились к нам, а не к англичанам, – промычал Леонтьев.

Он хотел добавить, что сравнительно недавно никто не верил, что многотонные самолеты с сотнями пассажиров будут летать через океаны быстрее птицы, что изображение и звук будут без проводов мгновенно передаваться на любое расстояние, что электронная машина обыграет чемпиона мира по шахматам. Да мало ли во что не верили люди, пока не находился гений, который раздвигал границы непознанного! Только вряд ли его слова хоть что-то изменили бы в нынешней ситуации. Перед ним сидел толковый ученый, который со временем станет доктором наук и даже профессором, однако его труды будут цитировать только его подчиненные, чтобы умаслить начальника.