Кроме того, существуют еще и рассказы тех, кого мне нравится называть «весталками архивов» (их часто ассоциируют с «преторианцами мысли») – они больше века сохраняли живую (ну, может, слегка забальзамированную) память о Нине в Медицинской школе Байи, так же как о Паоло Монтегацца[11] (далее ПМ) во Флоренции и о ЧЛ в Турине, хотя, конечно, больше в воображении, чем в виде конкретных документов. По словам Ламартина де Андраде Лимы в книге Roteiro de Nina Rodrigues (1980), Нина умер внезапно после посещения Лакассаня в Лионе и ЧЛ в Турине. Однако никаких следов переписки Нины{10} не найдено, к тому же сегодня известно, что, к огромному сожалению, Нине не удалось встретиться лично с маэстро ЧЛ, хотя он этого страстно желал.

Двигаясь по следам Нины, частично благодаря интуиции, но в основном по счастливой случайности{11}, мне удалось обнаружить некоторые фрагменты и множество деталей того, что я назвал бы галактикой: международной сети, центром которой была студия ЧЛ, и которая создала вдобавок несколько суб-центров сетей его последователей или эпигонов. Мощная сеть была развернута во многих европейских странах (в первую очередь во Франции, Германии и Голландии, но также и в Португалии, Испании, России, Англии и других), она добралась и до Австралии, Индии, США, и наиболее плотной была в Южной Америке. Лишь часть, скорее всего меньшая, этих людей знала ЧЛ лично, видела его студию и знаменитый музей-лабораторию. Основная часть знала мэтра существенно меньше, но использовала его в научных баталиях, часто интерпретируя и порой упрощая его идеи для разных контекстов. На самом деле, вполне реально доказать, что, по крайней мере до повторного открытия Грамши в 70-х годах, ЧЛ был самым цитируемым итальянским автором в Латинской Америке, до такой степени, что вплоть до сегодняшнего дня, как мы увидим далее, в его честь вручались различные премии в области юриспруденции и т. н. «полициологии». Пришлось ждать до 80-х годов, чтобы Латинская Америка начала массово цитировать и других итальянских авторов: Карло Гинзбурга, Умберто Эко, Тони Негри, Джанни Ваттимо и Джованни Арриги[12]. Ни одного антрополога. Тем не менее, еще в 2002 году, во время моей лекции в магистратуре по правам человека в Рио-де-Жанейро, один из слушателей назвал ЧЛ «маэстро», к моему огромному изумлению! Таким образом, существует еще в мире место, где термин «ломброзианский» активно используется и по сей день – это Латинская Америка, несмотря на важные исследования ДНК и популяризацию генетики, занявшей в современном мире место физиогномики. Речь идет, на самом деле, о терминологии, напоминающей о слове «кафкианский»: похоже, что читать и знать Кафку не обязательно, чтобы претворять его в жизнь. Нечто подобное происходит и с именами Феллини и Грамши[13], используемыми вне всякого соответствия взглядам их носителей. Можно сказать, что ЧЛ пополнил список авторов, важных для расизма и расистов – в него входят также Чарльз Дарвин, Жозеф-Артур де Гобино и Герберт Спенсер[14], их часто цитируют и упоминают, вдобавок порой вовсе не к месту, но практически не читают. Вдобавок ЧЛ, названный в бразильской прессе в начале века характерологом, физиономистом и психопатологом, стал не только самым цитируемым за пределами страны итальянским интеллектуалом (несомненно, самым цитируемым среди своих современников), но и являл образец воздействия итальянского интеллектуального климата и политики. Я не собираюсь ни восхвалять его, ни заниматься историческим ревизионизмом: ЧЛ был и остается весьма противоречивой личностью. Говоря попроще, я совершил попытку проследить детальную историю расовых идей у ЧЛ и их последствий в Латинской Америке, уделив особое внимание двум аспектам: как они менялись – да и должны были меняться – в пространстве и времени, на протяжении жизни даже одного исследователя; как и до какой степени важны взаимосвязи и контакты, национальные и не только, совместно прожитые истории (Siegel 2009) и межличностные связи в построении и поддержании научной парадигмы (Adam Kuper, цитируется по Matos 2013).