Во многих антиколониальных статьях ЧЛ просматривается ожидание определенного культурного релятивизма. Он считал, что попытка навязать западную культуру неевропейским народам, например, китайцам или мексиканцам, несправедлива и, кроме того, не сработает. И добавлял буквально, что колониализм отказывал другим народам в том же самом, в чем так долго было отказано и самим итальянцам: в том, что сегодня назвали бы правом на самоопределение. ЧЛ был не одинок в антиколониализме, с ним чувствовало солидарность левое социалистическое движение, а правые социалисты даже задумали создать итальянские рабочие кооперативы на африканских землях. С ним согласились и выдающиеся деятели искусства того времени: к примеру, поэт Джосуэ Кардуччи, отказавшийся писать текст в честь павших в сражении при Догали итальянских бойцов для мемориальной доски в Риме. Он заявил: «Абиссинцы сражаются с завоевателями […] в несправедливой войне; и у абиссинцев есть все основания отталкивать нас, как мы отталкивали и отталкиваем австрийцев» (у Rainero 1971: 160){54}. Другим примером сопротивления стал Поликарпо Перокки[51], объявивший: «Права необходимы всем народам. Мы выросли на либеральных принципах, требуем их во всем и для всех, кожа более коричневого оттенка не может этого изменить» (там же: 164). Республиканцы и анархисты защищали право африканцев на самоопределение. Однако раздавались и голоса меньшинства (Girardi 2016). Только пятая часть депутатов выступила против военных кредитов на африканскую кампанию после поражения при Догали в 1888 году. Пресса совместно с академическим сообществом, в частности, Африканским неаполитанским союзом, выступали за колониализм и использовали цитату «ошибаются только слабые, сильные всегда правы». Социалисты, к примеру, Бовио, предлагали откровенный национал-социализм: колониальная экспансия, с их точки зрения, гарантировала бы дополнительное пространство для пролетариата и распространяла прогресс иным цивилизациям, подчиняя разные государства и нации одному властителю. Левые социалисты отвечали, что монархия существовала и в Европе, однако правота нации, в случае с эфиопами, ставилась под сомнение не поэтому. Иные, находившиеся в оппозиции, выступали против колониальных кампаний, потому что Эритрея «не стоила того», «стольких усилий», как подчеркивал Райнеро (Rainero, 1971: 177). Перед нами не просто принципиальная оппозиция{55}. В этом смысле ЧЛ сближался с крайними левыми: дело не стоило свеч, поэтому и не стоило им заниматься! Леонида Биссолати, умеренная социалистка, протестовала против установки «Надо индивидуально привыкать к отсутствию уважения к чернокожему, который такой же человек как мы, в той же степени, как Абиссиния такая же страна, как Италия» (там же: 188). Вскоре после поражения при Адуа Энрико Ферри сказал в Парламенте: «Понятие чести страны не существует в Африке, поскольку эта честь не состоит в завоевании чужих земель. Она скорее в том, чтобы снизить нищету и страдания, существующие, к сожалению, в нашей стране» (там же: 343). Подвергать сомнению легитимность колониальной авантюры приравнивалось к сомнению в правоте правительственной пропаганды. Идеология опиралась на представления о цивилизаторской миссии Италии в варварской, феодальной и вдобавок рабовладельческой Абиссинии. Отметим, что речь идет о сложном и весьма напряженном контексте. В нем категории, впоследствии развитые антропологией, присваивались без какой-либо научной основы: народ без основ государственности, африканское традиционное общество, прогресс и традиции в экономике и т. д. Карбоне (Carbone, 1972) выделил шесть версий итальянского антиколониализма. Взгляды ЧЛ можно было бы отнести к одному из самых радикальных вариантов, осуждающих зло колониализма, но не проявляющих особой чувствительности к самим африканцам.