Географ, опаздывая на урок, шёл по пустому коридору быстрым шагом, почти бежал и не заметил, как из пола начал вылезать длинный крепкий гвоздь. Мгновение, и молодой человек уже лежал на затоптанном линолеуме. Поднялся, смутившись, улыбнулся наблюдающему за ним Тимуру, сделал два шага и согнулся под шумно упавшим стендом «Рисунки наших учеников». Пока отряхивался и приставлял стенд к стене, появилась секретарша и позвала к телефону.

– Я приду попозже. Сидите тихо, почитайте учебник на последних страницах, – географ, махнув рукой, убежал.

Стало понятно, что подлянка не удастся. Ясное дело – жертва не дошла до класса стараниями Феликса Эдмундовича.

Уроки закончились. Голосящая орава учеников вытекла со школьного двора, разделилась на ручейки, впиталась в улицы и переулки. Тимур и Ая медленно шли к выходу по пустому школьному коридору – рассматривали картинки в напечатанной на серой бумаге брошюре о летающих тарелках.

Почувствовав на себе чей-то взгляд, Тимур обернулся – в темноте коридорчика, ведущего в спортзал, мерцали зловещие глаза.

– Айка, я задержусь, если хочешь, иди домой.

– А что, что случилось? – Ая посмотрела по сторонам.

– Ну, мне надо…– Тимур кивнул в сторону спортзала.

– Домовой, да? Иди, я на улице подожду, – заговорщически зашептала привыкшая ко всему подруга.

В тесной раздевалке при спортзале на низенькой скамейке сидели Тимур и Феликс Эдмундович, облизывающий красный леденец барбариски – других подарков в карманах школьных брюк не нашлось. Домовой, причмокивая липкими губами, отчитывал мальчика:

– …ишь, чего удумали – имущество клеем портить!

– А я решил, что вы географа пожалели.

– И это тоже. Он, наивный, думает, что если будет вам потакать, то чего-то добьётся. Вас надо вот так держать! – Феликс Эдмундович потряс сжатым кулачком. – У меня одно мнение – по вам по всем тюрьма плачет. Ты ведь знаешь? – домовой пытливо посмотрел на Тимура. Тот согласно кивнул – десятки раз слышал этот приговор, привык.

– У меня к тебе дело, – домовой сменил интонацию.

Измученный дневным гомоном, Феликс Эдмундович очень ценил тишину и спокойствие. В последнее время по ночам ему досаждал шум из соседнего со школой дома – скулила и визжала избиваемая и, возможно, голодная собака. Звук пролетал через стадион, резонировал от стен в пустых школьных коридорах. Домовой нервничал.

– Техничка Поля ходила, просила не шуметь, соседи жаловались, но этот мерзавец на всех накричал и прогнал со двора. Участковый появился один раз, пригрозил штрафом, – доверительно рассказывал домовой.

– И что?

– Ничего! А воз и ныне там. Может, ты сумеешь увести пса и к кому-нибудь пристроить? Устал я, сил моих нет и сделать ничего не могу – чужой дом, мне туда ход заказан.

– А что же я могу сделать? – изумился Тимур. – Мне всего двенадцать лет.

– Ты не такой, как все – первый из школьников, кто меня видит, – домовой поднял палец. – Первый! Поэтому можешь и многое другое, просто сам ещё не знаешь. К тому же ты не один, – домовой кивнул на портфель. Портфель зашевелился. – Твоя защитница поможет. Вы справитесь.

Глава 7

За оградой школьного стадиона стоял старый дом. В захламлённом дворе, в покосившейся будке жил пёс. Недавно дом вместе с собакой достался по наследству от дальнего родственника горькому пьянице и дебоширу Фёдору Петушкову, которого за глаза называли Петушком. За неимением жены и друзей, злобу и обиду на мир нерадивый хозяин вымещал на несчастном животном.

***

Трёхлетний Кай, помесь овчарки с дворнягой, хорошо помнил прежнего хозяина – дедушку, который сытно кормил; следил, чтобы в миске была свежая вода; чинил и чистил будку – в ней до Кая жило не одно поколение собак; на ночь отпускал с цепи. Жизнь изменилась, когда однажды дедушка не вернулся домой… Приходила соседка с детьми – заботилась как могла, а потом во дворе появился этот – плохо пахнущий, злой, пинающий под рёбра тяжёлыми ботинками. Исхудавший, со свалявшейся шерстью пёс теперь ел сухой хлеб, и то не каждый день, мучился от жажды и вони – за ним никто не убирал.