– Знаю, ты ненавидишь, когда я задаю тебе подобные вопросы, – прошептала я, и он тут же прищурился. – Но что значит «когда забрезжит первый свет»?

Он поморщился, как будто я застала его врасплох.

– Ты и этого не знаешь? Серьезно? Ты что, никогда в окно не смотрела?

– Здесь это тоже означает, что наступило утро?

Эфкен втянул воздух через нос, а потом закрыл глаза и стиснул зубы, словно молясь о терпении.

– Варта, то есть это место, разделено на два берега. – Он снова повернул голову к камину, и я больше не видела его лица, но была почти уверена, что его ядовито-синие глаза смотрят на огонь. – На другой стороне, на Красном Берегу, всегда светит солнце. Ночью, когда кругом темнеет, солнце перестает светить, но не сходит с небес. Здесь же, на Синем Берегу, солнце никогда не восходит, его нет, как будто никогда не существовало… На этой стороне оно просто не светит. Ночью, когда луна поднимается на небо, везде темнеет, но как только ночь заканчивается, рассвет так и не приходит – лишь оставляет после себя серебристую синеву. Небо почти всегда либо белое, либо голубое. Луна никогда не уходит.

Услышанное повергло меня в шок. Только когда Эфкен повернулся ко мне и увидел мое потрясенное лицо, я поняла, что стою с открытым ртом. Он вопросительно приподнял бровь, отчего шрам над ней стал еще заметнее.

– Это невозможно… – Я тяжело сглотнула и замолчала, пытаясь свыкнуться с этой мыслью, но получилось с трудом. – Это противоестественно, нереально. Солнце и луна не могут всегда быть на небе.

– Ты никогда раньше такого не видела, – сказал он с растерянным выражением лица. Это был один из тех редких моментов, когда он действительно поверил мне, но вместо того, чтобы радоваться этому, я сделала шаг к нему, не скрывая своего потрясения.

– Я никогда не видела ничего подобного, потому что это невозможно, – прошептала я, прикрыв глаза. Все происходящее казалось мне сверхъестественным, а это чертовски пугало. Почувствовав покалывание у основания ресниц, я открыла глаза и посмотрела на Эфкена.

– А расхитители, так, кажется? Волки. Как давно они появились?

– Эти легенды ходили всегда, я не помню ни истоков их происхождения, ни места, ни времени, – задумчиво произнес он. – Просто несколько голодных диких животных.

– Но должна же быть причина, почему их называют расхитителями.

– Потому что они никогда не отпускают жертву, пока не оторвут все конечности, – сказал он. – Особенно сердце. И они никогда не отступают.

Я вдруг осознала, что отреагировала слишком спокойно на пугающие рассказы Эфкена. На самом деле страх был так велик, как будто кто-то влил в меня бензин и поджег душу, но моя душа, привыкшая гореть, оцепенела и больше не отзывалась. Он ожидал, что я в страхе отступлю назад, но я оставалась на месте.

– Я вижу, что ты не врешь мне, – сказал он, и я от неожиданности подняла глаза, чтобы внимательно посмотреть на него. Боже, его глаза и правда были синими как сама бездна, а смертоносные темные линии – словно трещины на дне замершего океана у подножия скалы. – По крайней мере, сейчас. Я верю, что ты никогда не была здесь раньше.

– Правда? – пробормотала я.

– Правда, – ответил он, но сразу добавил: – Но это не значит, что я готов тебя отпустить.

Черт возьми, так и знала, что он меня не отпустит. Даже когда я смотрела в его глаза, то видела лишь темный подвал с застывшими цепями, а я находилась в его самом сердце.

– Я не крала карту, – сказала я, словно отчаянно нуждалась в том, чтобы он мне поверил. – Клянусь, я не крала карту. Бабушка подарила мне ее как закладку для книги.

– Закладка? – Он странно посмотрел на меня. – Я задам тебе очень серьезный вопрос, Медуза, – сказал Эфкен, и, услышав это обращение, я почувствовала, будто нахожусь за тысячи световых лет от прошлого, хотя от прошлого меня отделяло всего несколько мгновений. – Могла ли твоя бабушка завладеть картой Жрицы? Много лет назад…