– Ты выдумываешь, – сказала я.

– Если я начну выдумывать, ты перестанешь дышать, – произнес он. У меня в животе все похолодело, и я испуганно прищурилась.

– Дерзко, – прошептала я.

– Если снова попытаешься дерзить мне, я тебя уничтожу, не физически, а ментально, – сказал Эфкен; его льдисто-синие глаза пылали яростью. Он словно знал, что именно слова ранят меня больнее всего. Да, так все и было. – А теперь убирайся с глаз моих. Кухня дальше по коридору, бери все, что хочешь, но если ты еще раз откроешь рот без моего разрешения, то я тебе его зашью.

Я с отвращением посмотрела на него. И с каким-то неудержимым отчаянием. Если бы мой папа узнал, как он со мной разговаривает, то надрал бы ему задницу. В буквальном смысле. Наверное, он бы освежевал его, как двухметрового медведя, и сшил из него пальто. Если бы мой папа узнал, как он со мной разговаривает, то спустил бы с него шкуру.

На минуту я даже представила, что мой отец превзошел Эфкена.

Эта мысль ненадолго успокоила меня.

Чувствуя дрожь в руках, я вышла из гостиной и пересекла темный коридор. Медленно открыла дверь, которая, как я предполагала, вела на кухню. У меня в горле пересохло. Свет, исходивший от индикатора большого двухдверного холодильника, немного освещал помещение. С одной стороны стоял стол, а с другой – окно, которое наполовину прикрывала тюлевая занавеска. Стекло запотело от холода. Лунный свет слабо освещал темную лесную чащу. Я медленно прошла по кухне.

Я чуть ли не падала в обморок от голода и знала, что мне надо срочно перекусить. Открыв дверцу холодильника, я сунула внутрь голову, и мои глаза расширились от удивления. В нем не было привычных мне продуктов. На полках стояли лишь консервы и готовая еда – наверное, из-за того, что здесь жили всего два человека. Овощей и фруктов я не увидела, зато там было полно разных соусов: острый соус, соус барбекю, майонез, горчица. Когда я потянулась за банкой фасоли, у меня в голове раздался звук, похожий на сирену, заставивший меня оцепенеть. Я не могла пошевелиться и просто стояла, склонившись к холодильнику и держа банку консервов в руке. И только глаза еще слушались меня.

Порыв ветра растрепал мои темные волосы, отбросив их назад, и я почувствовала боль от того, как неестественно выгнут позвоночник. Но тут мои губы раскрылись.

Я задыхалась, в голове выла сирена, а ветер трепал мои волосы, хотя окно было закрыто.

– Тебе не сбежать, – прошептал бесцветный, безликий, бесполый голос, эхом прокатившийся в темноте. В глазах внезапно потемнело, тело обмякло, но мне удалось схватиться за дверцу холодильника и удержаться на ногах. – Тебе не избежать этой участи.

– Что?

Ответа я не услышала, зато руки снова начали слушаться, и я в страхе попятилась назад, оглядываясь по сторонам. Консервная банка, которую я держала в руках, с грохотом упала к моим ногам.

– Что происходит? – внезапно раздался мужской голос, идущий будто из глубин моего сердца. Я испуганно вздрогнула и повернулась, увидев лишь Эфкена. Но я на сто процентов была уверена, что минуту назад со мной говорил не он. Словно заметив в моих глазах страх, он на мгновение замер и посмотрел мне в лицо, затем его взгляд переместился на открытую дверцу холодильника и на окно. Я не понимала, что происходит.

Когда Эфкен снова посмотрел на меня, у меня свело руки.

– Что с тобой?

– Ничего, – пролепетала я. Услышав, что я заикаюсь, он нахмурился и стал еще более подозрительным.

– Ты бледная как мел, – напряженно сказал он. – Что значит «ничего»? Ты что-то скрываешь от меня?

– Нет, – удивленно пробормотала я. – Я испугалась, только и всего.